– Я умею, – на всякий случай сообщила она. Михаил Леонович фыркнул.
– Видишь? Не с теми людьми ты ездишь в метро.
Они остановились перед закрытой дверью, за которой виднелся край кровати и монитор. Сердце Эли дернулось так, что перехватило дыхание, и она машинально прижала руку к груди. Врач и медсестра повернулись к ней.
– Значит, так, Ангелина. Напомню, какой документ вы только что подписали внизу. В палате смотрим под ноги. Маску не снимать, обнимать, будить, сдвинуть с места или целовать пациента не пытаться. Прикасаться только к его руке, ни в коем случае не трогая катетеры или простыни. Вообще больше ничего не трогая. Слушаться нас, иначе вы больше не переступите порог палаты, а нам придется лечить симптомы сепарации у Саши. Все понятно? – спросил Михаил Леонович. – И, пожалуйста, ради его благополучия воздержитесь пока от публикаций в социальных сетях. Мы бы не хотели привлекать лишнее внимание к тому, что с ним случилось.
Эля кивнула, и санитар открыл дверь. В погруженной в полумрак маленькой палате, пахнувшей йодом и чем-то терпким, была всего одна кровать. Ее взгляд метнулся от прямоугольных мониторов и стойки с капельницами к бледным рукам с длинными тонкими пальцами, лежавшим поверх простыней, и выше, к плотно сжатым губам и острой линии челюсти. Там, где врачам нужен был доступ к мозгу, виднелся шрам, обработанный чем-то темным.
Этот мужчина, с обритой головой и лишенным эмоций лицом, был ее родственной душой.
– Он поранил шею? – спросила Эля, заметив повязку под его подбородком. Ее рука сама потянулась ощупать горло.
– Мы сделали трахеостомию, потому что у него были проблемы с дыханием. Но сейчас он дышит сам, так что одной проблемой меньше, – ответил Михаил Леонович. – Вы боитесь? Голова не кружится?
– Нет.
Хотя ее голос был твердым, тело прошиб озноб. Эле еще не приходилось бывать в реанимации. Она осторожно пошла вперед, пока не остановилась рядом с кроватью. В мягком свете лампы над головой Саши были заметны бороздки морщин на его лбу и между бровями, а еще затягивавшиеся царапины на локтях и плечах, оставшиеся после аварии. Ключицы выпирали сквозь кожу, такую тонкую, что она могла разглядеть линии вен. Несмотря на широкие плечи, мужчина перед ней выглядел хрупким и уязвимым.
– Вы сказали, что ситуация непростая, – напомнила она, не оборачиваясь.
– На последнем осмотре он совсем ненадолго открывал глаза и говорил не совсем связно. Движения, к сожалению, тоже затруднены. Сознание еще не ясное. Если вы ожидали, что уже в понедельник выйдете отсюда вместе, держась за руки, боюсь, так скоро этого не случится.
Краем глаза Эля заметила, как в ногах кровати блеснула стеклянная стена, делившая комнату на палату для пациента и бокс для родственной души. Расстояние было не таким большим, чтобы чувствовать симптомы сепарации, и в то же время новообразованная пара могла оставаться вместе, не мешая врачам делать свою работу.
Это был последний шанс, когда она могла уйти, отложив пробуждение связи до того момента, как, выражаясь словами Михаила Леоновича, его сознание прояснится. Их видения совпали, и связь была очевидна. Но в ее присутствии шансы на то, что он пойдет на поправку быстрее, были выше – это доказывали многолетние медицинские исследования. Эля никогда не простила бы себя, если бы оставила родственную душу в таком положении.
Чувствуя на себе нетерпеливые взгляды всех присутствующих в палате, слыша только шум крови в ушах, она протянула руку и коснулась его пальцев.
