Папа встретил меня на вокзале и повёл через пургу к усадьбе. Я приехала ночью, домашние уже спали. Папа сам пошёл на кухню и поманил меня за собой. Сказал, что согреет мне чай, что после такого нужно много чая и мёд.
– Асенька! – он поцеловал меня в макушку. – Асенька.
Я замираю. Я ничего не смогу сказать. Я за спиной снимаю перстень и прячу его в карман. Папа не видит. Папа смотрит на меня и только.
– Пап, – прошу, – приезжай ко мне. Мама не приедет, а ты приезжай.
– Не могу, мой хороший. Как я маму оставлю? В городе кирийцы, а наши медлят.
– Я слышала, к вам перебросят двадцатый.
– Скорей бы. А Тера где, не знаешь?
– Где-то, – вздыхаю.
– Гвардеец наш.
– Она в разведку пошла.
Ну вот лишнего сказала. Тера же просила не говорить, боялась, что наши против будут. А как тут против? Тут все только за. Да, пап? Папа смотрит восхищенно. Такую дочь он всегда хотел, такую.
– Пап, мне нужно сказать тебе кое-что важное… – В голове почему-то ни кольцо и предложение брака, а жесткая кровать и моё задранное платье, и просить хочется ни благословения, а защиты. Ничего я тогда не сказала, пошла спать. На утро тоже не сказала. Просидела полдня в обнимку с мамой, всю обратную дорогу проплакала.
Тера бы не плакала. Тера сильная.
***
Рей целует меня в уголок рта.
Как она научилась не плакать? Тера маленькая, похожая на тонкий вишнёвый саженец, что зацветает на первую же весну. Ниже меня, младше меня, хрупче меня, а гвардеец. И снова вспоминаются гнусные перья, и гадкое, гадкое вспоминается. Она совсем другой человек, не та девочка, с которой я выросла. Цветная гвардия расплавила и сковала её заново.
– О чём думаешь? – Рей смотрит не на меня, а куда-то в потолок. На потолке кривятся пятна света. Он встаёт первый, выдёргивает из шкафа штаны и рубаху. – Всё о подружке своей? Брось, Астрис! Что о ней думать? Обычная шлюшка.
– Рей! – вздрагиваю. Натягиваю простыню повыше. Он смотрит на голую меня, так злобно и жадно смотрит. Но страшно не это, страшно, что после его слов, злых не имеющих ничего общего с правдой, мне становиться легче, будто только что выкричал всю мою обиду, всю мою злость за меня. – Зачем ты так? – говорю по инерции.
Да затем, чтобы мне было легче.
– Чтобы не загонялась из-за всяких ворон. Ты прекрасна, Астрис Пилим, а она непонятно кто. Без рода, без имени.
– Я теперь тоже, если ты не забыл, без рода и без документов, – последнее неудобно вдвойне.
– Ты ещё можешь вернуть наследство.
– Ну нет.
– Да. Можешь.
– Всё сгорело, Рей.
– Деньги в банке не горят.
– Меня поймают. Я не хочу светить именем. Не хочу, чтобы княжьи люди нашли меня. Хватит военщины.
– Можно подать запрос из другой страны. Если мы будем далеко, он тебя не схватит. Это же твои деньги.
– А твои деньги?
– Мои деньги забрала сестра.
Он одевается медленно, медленно застёгивает пуговку за пуговкой. Мне тоже нужно встать, пока меня не хватились, но вместо этого я падаю обратно на подушки и говорю:
– Я боюсь, Рей. – Я боюсь идти в банк, боюсь восстанавливать документы. Сгорело и сгорело, новое наживём. Наверное… А папино, папино всё равно будет папиным, пусть и города самого нет. – Я не хочу быть чьим-то дракончиком на поводке. – Это немного Терины слова, но они правильные. Я не хочу, чтобы кто-то указывал мне, как и что делать с этой силой. Я бы с радостью отказалась от неё, если б можно было отказаться. – Я не хочу этой магии.
