– Что говорить, у каждого своё. Но мы говорим не обо всех, а об Андрее Соколове. Он как в фокусе фотоаппарата. И среди тысяч людей – он один. Со своими мыслями, проблемами, со своим одиночеством. Кому он нужен?
Шурик постучал по кружку.
– Щетина на небритых щеках, растерянная улыбка, грустные глаза. Андрей Соколов мог бы жениться, иметь собственных детей…
– То есть приспособиться к жизни, – заметила Пуся.
– А хоть бы и так. Никто бы не осудил. Мало того, именно это, с точки зрения обывателя, было бы правильным.
– А он себе хомут на шею, – продолжала Пуся.
– По-другому не скажешь, – согласился Шурик. – Одно дело ты один, другое – пригреть беспризорника. Сколько их, таких мальчишек? Попробуйте перекинуть мост в наше время. Я читал, в нынешней России миллион беспризорников. И что-то не слышно, чтобы их кто-то пригрел.
Шурик замолчал и провёл рукой по лбу. Меловая полоса прорезала лоб, и лицо Шурика стало растерянным и беспомощным.
– Какое же надо иметь сострадание, – тихо сказал Шурик, – чтобы забыть про собственные беды ради желания доставить радость незнакомому мальчику! Я бы так не смог.
– Смог бы, – воскликнула Пуся и вскочила со своего места.
Шурик благодарно посмотрел на маленькую пухлую девушку и пошёл на своё место.
– Я продолжу, – решительно сказала Пуся. – Теперь поговорим о Матрёне.
Она обвела класс круглыми чёрными глазами и заговорила:
– Судьба героини Солженицына тоже не сахар. Хотела выйти замуж по любви, но где там… Довоенная деревня, работа с рассвета до заката. Какая тут любовь!
– При чём тут деревня? Думаешь, в деревне не бывает любви? – язвительно спросила красавица Лера.
Пуся запнулась и посмотрела на третью парту около окна. Остальные последовали её примеру. Лера повернулась на стуле и, выставив в проход красивые длинные ноги, заметила:
– Любовь, Пуся, может быть везде. И в деревне тоже.
– Не спорю.
– Любовь может возникнуть и среди каторжных, – продолжала первая красавица класса. – Было бы только желание…
Она сделала паузу и многозначительно посмотрела на Петю.
– Немного отвлеклись, – вклинилась я. – Продолжай, Пуся.
«Лера как всегда, – подумала я. – Что называется, показала себя. Жаль, за красивым личиком маловато мыслей».
Я оторвалась от двери и переместилась в дальний угол класса.
– Короче, Матрёна вышла замуж за нелюбимого человека, – продолжала Пуся. – Родила шестерых детей, спустя некоторое время их похоронила. Решила, что на ней порча.
– Пуся, как всегда, лаконична, – заметил Миша Фигус.
– Стараюсь. Что зря языком молоть?
Пуся взглянула на Леру, затем на меня.
– Надеюсь, к присутствующим твоё замечание не относится? – спросила я.
– Что за вопрос? – Распахнув чёрные глаза, Пуся взмахнула руками. – Вы, Маргарита Владимировна, и все наши говорят только по делу.
– Продолжим обсуждение. Пуся пусть отдохнёт. Миша!
Фигус резко вскочил.
– Расскажи, Фикус, про Шухова, – крикнул Петя.
– Про Шухова так про Шухова, – пробурчал Миша.
Фигус действительно походил на фикус – высокий, тонкий, с растрёпанными волосами.
– Иван Денисович Шухов – заключённый одного из лагерей сталинского периода, – слегка гнусавым голосом начал Фигус. – Не скажу, что Шухов храбрый, но и трусом его не назовёшь. Не скажу, что он умный, но на уровне бытового сознания обладал мудростью. Словом, Шухов – это человек, который пытался выжить, как мог. Он не принадлежал к категории лагерных «шестёрок», он боролся и пытался подняться со дна.
