Мирдрево: оковы - страница 4



Ирис наполнилась печалью и переместила взгляд к подножию статуи – будто искала прибежища, которого там не было; и она это знала. Глаза, точно пересчитывая, отскакивали от макушек пяти голов из этого же белоснежного камня: по две головы на ряд скамеек, и одна между ними. Детальные бюсты находились на колоннах-пьедесталах среди корней, точно в их объятиях. Отскочив от крайней головы, Ирис стала ещё печальнее и отвела взгляд левее.

Первый этаж являлся почти пустым залом. Все присутствующие различных возрастов были облачены в такое же одеяние, как и у Ирис – такая же обувь, так же коротко подстриженные волосы, и ни у одного мужчины не было растительности на лице. Взгляд Ирис перебегал от одного Жреца к другому – они ходили как песочные тени и, надев бесцветные лица, почти не разговаривали. А те, кто стояли или сидели – почти не имели движений и будто позировали для картин.

Ирис не хотела быть как они, но она старалась – притворялась, следовала правилам, лгала себе и им.

Иногда Ирис в этой условной тишине хотелось закричать. И мысль, что когда-нибудь она и в самом деле это сделает всегда порождала улыбку; породила и сейчас.

Иногда Ирис казалось, что в этой условной тишине было возможно услышать чью-нибудь мысль; или кто-нибудь, не дай Мирдрево, мог услышать её мысли – и тогда бы её ждал Суд. И улыбка погасла.

Ирис взглянула на пустой проём балкона-близнеца. Она ни разу там не была, но знала, что там такой же коридор, с такими же одинокими комнатками; и что скоро одна из этих комнаток будет её. Ещё раз взглянув на белоснежную статую, Ирис вздохнула и направилась к лестнице.

Спускаясь по первому пролёту лестницы, Ирис вела правую руку по перилам и краем глаза посматривала под балкон у статуи. Возле её корней и частично под балконом находилась группа старших учеников в пять человек. Им было примерно столько же лет, как и Ирис, но она не принадлежала к этой группе; она никогда не принадлежала ни к какой группе – ни младшей, ни старшей. И как часто это бывало, в Ирис возникла смесь эмоций: с одной стороны она испытывала досаду от того, что не занималась вместе с остальными учениками, но с другой – она была этому рада.

Старшие ученики сидели на плетёных ковриках – скрестили щиколотки, опустили головы и прикрыли веки. Спокойные лица, но в каждой линии была сосредоточенность, а в линиях тела – собранность, усилие. Между ними ходила женщина и следила за погружением пристальным, чутким взглядом. В ком-то из учеников Ирис улавливала напряжение даже на расстоянии, будто они источали его прозрачными волнами.

Спустившись на переходную площадку, которая упиралась в стену, Ирис остановилась перед первой ступенью второго пролёта лестницы. Что-то было не так – что-то не соответствовало рутине. Часть Ирис укуталась в тревогу и смятение. А часть трепетала в предвкушении того, что нарушило рутину – и огонёк странной надежды вспыхнул в глазах.

Послышались шаги, шарканье и эхо которых разносилось громче чем должно быть. И когда Ирис увидела, что к проходу приближается группа из одиннадцати детей в возрасте шесть-семь лет – лицо прокисло разочарованием и померкло.

Это часть рутины, хоть и не ежедневная.

Дети были одеты в такую же одежду: чуть свободные штаны и туника – но из бежевой ткани; некоторые из них были босыми, остальные в обуви – такой же как у всех; волосы были средними или длинными, у нескольких были убраны в простые причёски (хвост, коса, две косы), а у остальных – распущенные. Жрец, который сегодня так же являлся и учителем, вёл группу за собой. Он был высоким и худым, имел светлую кожу, светлые волосы и голубые глаза.