Бог
↓
Император Священной империи германской
↓
Князья
↓
Бургомистр
↓
Члены магистрата
↓
Знатные горожане
↓
Ремесленники
↓
Торговцы
↓
Сторожевые псы
↓
Женщины
↓
Нищие
↓
Мирелла
Чем ниже ступень сей лестницы, тем важнее склонять голову. Мирелла же с детских лет приучилась гнуться до земли. Склада она была робкого и опасливого. И с восхода солнца держалась услужливо и покорно. Она повиновалась, пряча взор, благодаря чему и по сей час ходила в живых.
А посему вылила то, что еще оставалось в ведрах, нищему на затылок. И коль скоро он требовал снова, Мирелла обещалась на обратном пути поднести еще, когда ведра будут полны. Она вскинула на плечи ремень и двинулась дальше.
Хромец на прощанье хлопнул ее по заду. То был добрый шлепок: таким погоняют осла. Мирелла стиснула зубы. И хотя от омерзения по коже пробежали мурашки, но она снесла шлепок и зашагала дальше не оглядываясь.
Шел июнь месяц, самый зачин лета: всё во граде пеклось от жара. Вам, верно, хочется знать и год, когда сие приключилось? Помню, что не сказано еще того мною.
Но, увы, не так-то просто дать вам ответ. Давешний нищий не ведает даже, в какой век он побирается. А ежели спросить у прекрасной трактирщицы, что держит здесь постоялый двор, она, верно, заключит, что идет год 1284-й.
– Помнится мне, – скажет она, – шел год 1274-й, когда медведь к обедне явился. А уж лет минуло не меньше десятка.
(В 1274-м в церковь и правда как-то забрел медведь и сожрал целый короб облаток. Священник возопил о чуде: дикая неразумная тварь восприяла благодать Божию и взалкала причастия. Священник благословил медведя и хотел проводить его в исповедальню, ибо у зверя, без сомнения, скопилось немало грехов. Но тот, безо всякой любви к ближнему, оторвал священнику руку и, утолив глад прихожанкою, покинул храм Божий.)
А ежели в тот миг в трактир пожалует член магистрата, он воскликнет:
– Ничуть не бывало! Год ныне 1280-й! Ибо три года минуло с тех пор, как почил глава городского совета.
(В 1277-м во время торжественного шествия сей глава совета, шагая чинно и твердо, ступил на влачащийся по земле край длинной белой бороды своей, отчего грянулся оземь и расшиб чело так, что вскоре почил с миром.)
Под конец, всего верней, вмешается пристав:
– Куда там! Скорей уж 1275-й на дворе. Как раз четыре зимы назад был случай с вдовою Мориц.
(В 1271-м у той вдовы, растившей в одиночку десять рыжеволосых чад, за столом в трапезный час очутились одиннадцать мальцов. Один рыжее другого. Не в силах опознать чужого отпрыска, вдова порешила принять в семью лишний рот, взмолившись только, чтобы чудесное умножение чад более не повторялось.)
Ежели, конечно, сказ наш не идет пятью, а то и десятью летами позже: иные жители вспомнят и зиму 1279-го, когда случился великий спор об облаке, что на вид не то Священный Грааль, не то псина. Или же осень 1283-го, когда почтили Гамельн крестоносцы, выбрав его, а не соседствующий город для разграбления.
Словом, то, о чем сказываем, случилось в правление Рудольфа Габсбурга, в ту эпоху, что ныне зовется Высоким Средневековьем. В те времена мужчина, сумевший дожить до тридцати, был стариком, а женщины имели по пять-шесть детей к двадцати годам. Мылись тогда у всех на виду. В домах было по одной широкой кровати, где спали всей семьей, вместе со слугами и захожими странниками. Никто не сказал бы вам, сколько времени; день размечал церковный колокол, звоня Первый час, потом Третий, Шестой, Девятый
