К чему такие строгие формальности – мне было не вполне понятно: объект, вроде, не военный, да и имеет общемировую ценность – все равно после завершения раскопок придется делать официальное заявление. Мне не объяснили тогда очень многого. Синицын устало отмахнулся от всех моих вопросов, заявив, что сам знает не больше моего. Потом вручил мне билет в один конец – ведь заранее знал, что не откажусь! – и сказал, что в аэропорту меня встретят. На следующее утро я вылетел в Каир.
То, что Элайя располагалась на северо-востоке Африки, недоумения и удивления вызывать не могло: многие древние цивилизации начинали и заканчивали свой жизненный путь именно там. Вызывал изумление скорее тот факт, что за тридцать лет поисков ее так и не нашли там, где она и должна была располагаться, там, куда мысленно помещали эту страну многие историки и археологи; там, где в конце концов, постоянно ведутся всевозможные раскопки, в том числе и нелегальные. Все это время Элайя и Стиргия прятались буквально у нас под носом!
Сказать, что я был полон планов и надежд, возбужден и горд – значит не сказать ничего. Фактически сбылась моя мечта – я буду руководить раскопками, руководить в действительности, ибо небольшую экспедицию уже возглавлял молодой ученый из Москвы. «Подставная кукла», – как с огорчением заметил Синицын.
Я захватил с собой все имеющиеся у меня материалы по Элайе и Стиргии и в самолете попытался их систематизировать. Когда я поднял глаза от ноутбука, мы уже приземлялись. Мне не дали ни телефонов, ни описания тех, кто должен был меня встретить, поэтому я минут пятнадцать бродил по залу в надежде, что меня узнают. Однако, не было ни цветов, ни оркестра – да вообще никого. Я пошел к выходу и в этот самый момент увидел, как по залу бежал молодой парнишка с листком бумаги в руках, на котором крупными буквами было нацарапано: «Строев». Я подошел к пареньку и похлопал его по плечу:
– Василий Николаевич! Вы?
– Он самый, – снисходительно улыбнулся я. Парень тут же смял бумагу и протянул мне руку:
– Павел. То есть, Арсеньев Павел Олегович, руководитель раскопок.
Павлу Олеговичу – если только этого юнца можно было без улыбки величать по имени-отчеству – на вид было лет двадцать семь. Хотя нет, на вид ему было гораздо меньше, просто я решил, что двадцать семь – это как раз подходящий возраст для молодого руководителя раскопок. У него были правильные, даже слегка женственные черты лица, вздернутый нос с заостренным кончиком и по-детски наивный взгляд. Всю дорогу от аэропорта до машины Паша возбужденно жестикулировал, дергая меня за рукав, сетовал на то, что проспал и заставил себя ждать.
На нем была удивительной белизны рубашка и столь же белые брюки – молодой человек явно следил за собой и хотел произвести впечатление на «светило археологии», каковым он меня, вероятно, счел, судя по его почтительному, хоть и чересчур нервному и возбужденному поведению – он даже в порыве человекоугодия кинулся открывать мне дверцу автомобиля. Но я его остановил:
– Павел Олегович, Вы нашли что-то интересное?
Он замер на месте и начал тереть и без того красные от волнения виски, а я, уловив момент, забрался в автомобиль, закинув на заднее сиденье весь свой нехитрый багаж.
– Да, Василий Николаевич, – наконец, произнес Арсеньев, – мы, кажется, обнаружили нечто совершенно невероятное! Мы нашли… – и тут он резко осекся и ударил себя пальцами по губам. – Ну что я за болтун такой! Вам все расскажет Сергей Викторович уже там, на месте. А теперь мы едем в гостиницу.
