Миров двух между - страница 34

В его приговоре^{> [14]} я насчитал свою фамилию около сотни раз. А так же в самом судебном процессе моя фамилия звучала постоянно. Адвокат Костерин в какой-то момент даже выразил вслух недоумение по поводу того, что непонятно, кого именно тут судят, Игнатова или Трушникова. Голандо и его родственники тоже через слово упоминали меня. Прослушивая аудиозаписи свидетельских показаний из суда, я вообще был удивлен насколько много, как оказывается, меня связывает с людьми, с которыми я не общаюсь уже восемь лет.

Все свидетели в процессе были лишь со стороны обвинения, сторона защиты ходатайства о вызове свидетелей не заявляла. Однако позже в кулуарах Голандо, говоря о свидетелях, будет разделять их на «наших» и «ваших».

Да и вообще, весь процесс Голандо вел себя вызывающе, и именно в сторону моей персоны. Например, мог просто из зала начать кричать, что нужно обязательно обратить внимание на что-то, потому что оно связано с Трушниковым. Например: «Вы только про ту бумажку с номерами моих телефонов не забудьте. Ведь ее Трушников написал!».

При допросе в суде Саши Попова, Голандо начал кричать, что этот голос ему явно знаком. Как раз в этот момент прозвучало, никогда до этого нигде не обозначенное, что звонивших ему с угрозами было двое. Его заявления тут же подхватила полувменяемая г-жа Королева: «Владимир Игоревич, Вам знаком голос этого человека? Вы узнаете в нем звонившего с угрозами???». У моего шурина в тот момент наверняка появилось ощущение, что сейчас Игнатова на скамье подсудимых заменят им самим.

Подобных моментов было много, но мое терпение кончилось, когда Володя Голандо начал по-хамски разговаривать с моей супругой в коридоре суда после слушания в день, когда ее вызывали свидетелем. Он буквально «вылил бочку» обвинений в сторону моей семьи, при этом громогласно заявлял, что скоро меня посадят, и он приложит к этому максимум усилий. Это уже слова, не сказанные где-то кому-то у меня за спиной, как ранее я был много наслышан, а прямые публичные обвинения в мой адрес.

В этот же вечер, хорошо подготовившись, чтоб исключить какие-нибудь провокации в дальнейшем, я решил пообщаться с Голандо. По сути, подготовка заключалась в том, чтобы собрать около себя человек пять, чтобы они слышали каждое слово нашей беседы в процессе телефонного разговора по громкой связи. Он был очень удивлен меня услышать, хотя от разговора не ушел, и удивление быстро сменилось подхалимским тоном.

Наверняка его домашний телефон прослушивал ОБОП, поэтому максимум, что я мог себе позволить, это называть его фамильярно Вовкой. И сразу же задал ему два вопроса: почему он себя так некрасиво ведет в суде, и какие у него лично есть основания делать обвинительные заявления в мой адрес. Следующие минут сорок всецело превратились в оправдательный Володин плач. Он убеждал меня, что нисколько ни в чем меня не обвиняет, а наоборот защищает, ведь мы же с ним родственники. А то, что он в суде говорил, так это он просто повторял, что видел в уголовном деле, а у него самого на этот счет другое мнение. После этого длительного монолога появилось ощущение, что я босой ногой наступил в дерьмо, настолько противны были его излияния.

Через восемь лет, давая показания в суде, Голандо сказал, что после приговора Игнатову я позвонил ему с угрозами, но он героически сразу бросил трубку. Лишь после озвучивания фактов, что нашему разговору было несколько человек свидетелей, да и продолжительность разговора по запросу установить несложно, Голандо затушевался и сказал, что память его иногда подводит, может и было так, как я говорю.