Через несколько дней мне позвонил Рахимов и попросил подойти в к нему в отдел для того, чтобы взять с меня подписку о невыезде. Причем он тут же уточнил, приду я просто по приглашению или же направить мне повестку. Я сказал, что для этой процедуры можно обойтись без повестки. Тем более, что по делу я по-прежнему оставался являться обвиняемым, и этот процессуальный статус был мне известен.
Кстати, в период моего незаконного ареста произошли существенные изменения в органах прокуратуры. В начале сентября был образован Следственный Комитет при Прокуратуре РФ, в который перешло все следствие, которое ранее вело прокуратура. То есть мое дело теперь находилось не в юрисдикции городской прокуратуры, а в Следственном отделе по городу Тобольск Следственного управления по Тюменской области Следственного Комитета при Прокуратуре РФ. И возглавил тобольское подразделение Следственного Комитета никто иной, как мальчик-карьерист Женя Курмаев, ступив на очередную ступеньку своей карьеры.
Придя к следователю Рахимову и подписывая протокол ознакомления с постановлением об избрании меры пресечения, я не забыл в нем отметить, что считаю данное постановление незаконным, так как в нем не указаны основания для избрания меры пресечения, предусмотренные законом. А ведь по сути неважно, какая мера пресечения избирается – заключение под стражу, домашний арест или подписка о невыезде, основания для ее избрания одни и те же, и должны не только быть указаны, но и обоснованы. Рахимов на мое замечание отреагировал критически и пытался убедить меня в том, что я не прав. Мол, это же всего подписка о невыезде, а не тюремное заключение. Вот наглядный показатель его четырех лет гуманитарной академии с «филькиной грамотой» об ее окончании.
И, видимо, желая меня как то задеть, Рахимов с улыбкой перед моим уходом сказал, что для получения обвинительного заключения направит мне повестку. На что я в ответ посоветовал быть внимательным и не забыть ни одного доказательства при составлении оного заключения. На том мы и попрощались. И сразу скажу, что в следующий раз мы очно встретились лишь года через полтора, и при встрече Азат Рахимов с виноватым лицом будет убеждать меня в том, что по следствию он делал лишь то, что ему указывало руководство.
Примерно через неделю мне из колонии позвонил Игнатов и сказал, что назавтра его вывозят этапом в СИЗО. При этом он был немного напряжен, и как он сам объяснял, Сережа боялся, что его вывезут из колонии и будут с помощью насилия принуждать к ложным показаниям в отношении меня. Себя он уже давно чувствовал разменной монетой во всем этом деле, а в разговорах со мной всегда делал акцент на то, что я прежде всего заинтересован, чтоб в отношении него не применялись какие-то силовые методы. Короче, трус и подлец Сережа Игнатов подтекстом мне говорил: «Если будут бить, то я подпишу все, что они захотят».
Не в такой мере, как Сережа это пытался преподнести, но доля правды в его словах была. Поэтому я связался со своими знакомыми в СИЗО-1, с кем контактировал полтора месяца проведенных там, и попросил присмотреть за Игнатовым, пока он будет находиться в тюрьме. Это, по крайней мере, позволило бы мне вовремя узнать, если его куда-то вывезут. А также, учитывая определенную сплоченность тюремного контингента в то время, ему дали бы поддержку, если бы он не захотел ехать, скажем, в тюменский ОБОП.
