– Я скажу. Но имей в виду: сигареты могли быть только маскировкой. Если убийца дальновиден и хитер.
– Не курящий я, – скатился тут же в жалобную тональность Юрасик. – У меня аллергия на табак, задыхаться начинаю. Могу и у врача подтвердить, если понадобится.
– А курить и не обязательно было! – зашипела на него Олеська. – Можно сигарету зажечь и так сидеть! Или у тебя на зажигалки тоже аллергия?
– Ишь, с больной головы на здоровую! Сама маху дала, а сама… – Юрасик торжествующе оглядел присутствующих, будто вдруг открыл Америку. – Она своего мужика и грохнула! Стал бы Никитка у водички романтику с парнями разводить, чай, он не пидор. С бабой он сидел, вот что!
– Я в номере спала! – завизжала Олеська, и хорошо, что Талдыкин далеко был от нее за столом. Вцепилась бы в морду, не иначе. – Я много выпила!
– Ага, нахрюкалась, как свинья! А то – «много выпила»! – заржал Юрасик в ответ. – Это я спал, бревно бревном. А вот он, он… – тут Юрасик толстым, коротким пальцем указал на Ливадина, – он ни в одном глазу мух не гонял. Как стеклышко был, хоть и стрескал полбутылки.
– У меня давление подскочило, – пока еще спокойно ответил Тоша. – И вообще, излишества не по моей части… Мне с Никой не было что делить, – немного подумав, добавил Ливадин, то ли в оправдание, то ли чтобы просто отстали от него с глупостями.
– Как же, не было! – опять злоядно хохотнул Юрасик. И уже успел посмотреть на Наташу, и уже чуть было не произнес ее имя вслух. Но внезапно затормозил, ему в голову пришло одно симпатичное соображение, и оно отразилось на пухлом от пьянства лице Юраси. Ведь Наташа тоже, выпив, бралась за сигареты, а свое виски с колой редко когда пила сверх меры, точнее, никогда. В ту ночь тоже.
Видимо, такое соображение пришло на ум не одному Юрасе. Мимо меня просвистело нечто тяжелое (оказалось после, что гранитная пепельница) и упал стул.
– Ах ты гад! Не смей трогать!.. Не смей даже произносить! – загудел Тошка.
И вот по полу уже катались два тяжелых мужских тела, сопели и мутузили друг дружку кулаками. Юрасик отбивался, имея на своей стороне преимущество толщины, Антон лупил его сверху, впрочем, от злости то и дело промахивался. А сбоку от наружной галереи уже бежали дюжие молодцы гостиничной «секьюрити».
– Сука! Злыдень писюкатый! – поросенком визжал Юрася, опасаясь под горячей кулачной расправой выражаться более крепко и оскорбительно.
Но скоро его мучения прекратились. Аккуратно и даже нежно ребятки в темных одинаковых костюмчиках разняли драчунов, блокировали им руки за спиной. Ни я, ни наши женщины даже не успели вмешаться.
– Все в порядке. В порядке, – успокоительно обратился я к охранникам по-испански. – Небольшое недоразумение в русских традициях. Стороны больше претензий друг к другу не имеют, – я указал на наших драчунов, после огляделся вокруг, – имущество отеля не пострадало. А окружающим и дирекции приносим извинения.
Охранники ослабили хватку, но смотрели все еще холодно и недоверчиво. Я тут же, продолжая улыбаться, на русском языке повелел, как можно строже:
– Немедленно сделайте вид, что помирились, устыдились и извиняетесь. Иначе вы будете ночевать в полицейской каталажке, а мы, соответственно, на улице. Потому что из отеля нас как пить дать выселят.
Моя короткая речь произвела впечатление. Посыпались дружелюбные «о’кей!» и «ол райт!». Юрасик украдкой полез в карман и втихую сунул охранникам пару сотен евро. Инцидент был исчерпан. Старушонки за соседним столом, крашеные блудливые мумии, кажется, даже пожалели, что представление окончилось так скоро.
