И ведь Ника не специально это сделал. Я уверен про себя, что он даже и не намеревался водить дружбу с компаньоном вне офисных стен. Только тут уж надо было знать Юрасю. Поразительный тип, но и типичный в своей поразительности. То есть, в смысле, мама моя, Августа Романовна, в обморок бы упала прямо на пороге, приведи я такого Юрасю в дом, и дивилась бы после, что люди вроде него вообще есть на свете. А их на самом деле много. Просто раньше они кишели промеж себя где-то в нижних общественных слоях, а если кто из них и достигал высоких горизонтов, то всячески старался мимикрировать и сойти за своего, то есть, как минимум, интеллигента во втором поколении. А в настоящее время все перевернулось, и основательно. Волна перемен, кои принято называть общественными, подняла их из глубин, что аж до самого дна, и вынесла на поверхность. И в таком великом количестве, что не нужно стало уже им обращаться хамелеоном в чужой цвет, а можно было существовать, как есть, и никого не шокировать, потому что вокруг много оказалось им подобных.
Вот и к нам временно прибился один такой, Талдыкин Юрася. Откуда он взялся вообще, я, честно говоря, запамятовал. То ли из Комсомольска-на-Амуре, то ли из захолустного Усть-Каменодрищенска. В общем, из чего-то крепко мещански-провинциального. И не в смысле тихой провинции, навевающей мысли о палисадничках и деревянных домиках с петухами на крышах, где вокруг и природа, и огород с колодцем, и старая церковка, помнящая еще набаты при монгольском нашествии. О нет, то была провинция иная, сталинский новодел, помесь малограмотных энтузиастов с бывшими зеками, искажавшая в себе вести из большого мира до совершенной неузнаваемости. Где символом достатка были магазинная водка на столе и грубый отечественный литой хрусталь в буфетах, клетка в прокопченном бетонном курятнике, жалованая за заслуги от производства, да дрянной кассетный магнитофон, заводимый в праздники непременно так, чтобы стены дрожали. Впрочем, пили там и не в праздники, а часто и просто так, от тоски, которую сами не сознавали, и оттого ссоры и драки никого удивлять не могли. И отношение к женской части населения у мужской половины преобладало чисто утилитарное, чтоб было с кем спать и чтоб было кому на них горбатиться, в смысле приготовить и постирать, а более ничего и не имелось в виду.
И конечно, когда наш Юрася Талдыкин попал, что называется, в большой свет (а как попал, о тех способах вам известно не менее моего), да еще с деньгами попал, и огляделся, и обнаружил многих, на себя похожих, то оно и вышло, как в народной поговорке про свинью, – которую за стол пустили.
Ему, кажется, и в мыслях не являлось, что он, Юрася, – компания для Никиты Пряничникова и его друзей неподходящая. Что кто-то может не хотеть и брезговать даже его обществом. Как же?! Ведь у него и деньги, и за деньги дома, тачки, бабы, и все как у всех, в его понимании, конечно. Юрася полагал, раз Ника его партнер и, стало быть, ближайший человек в бизнесе, значит, тот все свое время делить с ним обязан. Закон стада. И бедному Никите ничего более не оставалось, как позволить Юрасе притащиться следом на хвосте в наш узкий круг. Потому что слов «неудобно» и «стеснительно» и прочих намеков тот не понимал. Не специально делал вид, а не понимал в действительности. Он получался по-своему счастливый человек.
