– Как бы сложилась моя судьба, если бы, проучившись «всухую» (без фагота!) 20 дней в ЦМШ, я дождался приезда Савельева из гастролей, увлёкся этим инструментом, и, по примеру моего виолончельного одноклассника, Саши Смирнова, (который перешёл на фагот), стал бы заметной фигурой, работал бы в престижном оркестре, с хорошей зарплатой и постоянными гастролями за границей. Возможно также, как и Смирнов, остался бы жить в другой стране (он – в Германии!) Другой круг общения, личная жизнь? Но – нет! Я на свою судьбу жаловаться не буду!
А тогда, вернувшись ко Льву Михайловичу в ДМШ, я постепенно начал вгрызаться в музыкальную науку. Я благодарен ему за то, что он научил меня получать удовольствие, удовлетворение от труда музыкального. От самого этого процесса. Учитель вёл меня к Мелодии, выражающей глубокие чувства. А тогда именно Чувства бушевали во мне, перехлёстывая через край. Виолончели я доверял самое сокровенное. Потому, наверно, и выстоял в том огненном вихре, который нёс меня в ту пору…
…Надо было к морю…
Две семьи, – мы и Жестянниковы (в то время уже подружившиеся), – поездом доехали до Херсона.
А дальше – только самолётом. Ан-2 («кукурузник»!) Первый полёт!.. Помню солнце, раскачивание кабины, воздушные «ямы»… С трудом вышли, спотыкаясь, на аэродромную траву….Ни до, ни после… (Такой болтанки, ужаса, выворачивания всех внутренностей…)… Квартиру нашли, по-моему, быстро. По средствам, конечно, до моря минут 25-30.
Городок казался днём залитой солнцем пустыней. Маленькие деревца тени не давали. Здесь, в Скадовске, тысячи три жителей. А летом все восемнадцать тысяч – курорт! Лечебные грязи. Водоросли в сверхтёплой воде давали при отжиме настой брома (зелёные) или йода (коричневые)… Тысячи ревматиков радовались полчищам медуз! Их обжигающие щупальца избавляли от постоянных болей… Маслянистая синяя глина, выкопанная со дна морского, лечила от всего! Люди ходили по пляжу черно-синие… Она же была лучшим средством для стирки шерстяных изделий (их везли отовсюду). Ходили легенды о том, как больных привозили сюда на инвалидных колясках, а уезжали они на своих ногах…
Вся пляжная полоса была продана под санатории различным социалистическим странам. Нам, «дикарям», оставалась только полоса песка, ничем не оборудованная. На наше счастье здесь росло огромное дерево! В его тени, которая двигалась с неумолимостью часовой стрелки, жили, передвигаясь по кругу, несколько семей… Днём, конечно! Жара до 45-47 градусов! Вода – 36-38!!
Чтобы окунуться, – надо было пройти, как по минному полю, раздвигая мириады разноцветных и разнокалиберных медуз, – метров 500, не меньше!..
Солнце – в лоб! Впереди с трудом различался берег длиннющего (90 км) острова. В четырёх километрах от нашего берега. Он-то и создавал здешний микроклимат. Ленка вернулась оттуда с пороком сердца…
Меня, наверное, спасла виолончель, которую мы бережно везли в поездах и самолётах. Лев Михайлович (педагог) сказал, что всё лето надо заниматься. Через год – поступление в музыкальное училище… Ну так отец со мной часов в 12 (самая жара!) уходил с пляжа, чтобы я позанимался. Часа два – два с половиной…
…В доме тень, прохлада!.. И даже занятия не могли испортить мне того наслаждения, в которое я окунался…Возвращались к морю мы часа в три – полчетвёртого. Уже не так палило солнце. Ближе к вечеру и воздух можно было вдыхать, не боясь обжечь горло…
