– Дед Захар, дед Захар, – громко зашептал парень, – немцы. Как командир? Уходить надо.
Лекарь вышел из изменённого состояния сознания и снял с груди раненого высохшую за это время ткань. Чуть заметные следы крови остались только на самом тампоне, покраснение кожи заметно уменьшилось, воспалительный процесс пошёл на убыль, а пулевое отверстие покрылось розовой плёночкой, которая совсем скоро превратится в обычный кожный покров.
– Забирайте своего командира, – устало произнёс Захар.
В это время пациент издал громкий стон и прохрипел:
– Пить.
Лекарь смочил его губы водой, а вошедшие в комнату бойцы партизанского отряда, уже хватались за края плащ-палатки.
– Спасибо вам, – тихо сказал самый старший боец с шикарными чёрными усами.
– Идите с Богом, – поторопил их Захар.
– Захар Пантелеевич, так может и вы с нами, – оборачиваясь у самых дверей, спросил Максим, – фашисты ведь не оставят вас в покое.
– Я со своего дома никуда не уйду, – ответил тот, взглядом провожая спину последнего, выходившего из комнаты, человека.
Через несколько секунд топот ног в сенях стих, а на смену ему послышался рокот моторов. Полоснув по окнам лучами прожекторов, возле дома остановились несколько мотоциклов, из которых выскочили вооружённые автоматами немцы. В сенях послышалась иностранная речь, и в комнату ворвались свирепые громилы, осветив помещение ручными фонариками и сразу же взяв хозяина дома на прицел. Вслед за ними неторопливо, походкой хозяина, вошёл офицер, похлопывая дулом пистолета по своей левой ладони, затянутой в чёрную кожаную перчатку. Из-за спины командира этого небольшого подразделения показался маленький, особенно на фоне эсэсовских громил, человечек, с повязкой полицейского на руке, в котором Захар узнал учителя немецкого языка из местной школы. Тот, преданно заглядывая в глаза офицеру, словно жалкая дворняжка, ждал команды от своего хозяина, боясь пропустить хотя бы одно его слово. Пройдя по комнате и бегло осмотрев её содержимое, эсесовец, не поворачиваясь к лекарю, что-то сказал на немецком языке. Учитель тут же поторопился перевести:
– Господин обер-лейтенант спрашивает тебя, где партизаны? – теперь глаза предателя смотрели не преданно, они буравили хозяина дома колючим неприятным взглядом.
– Нет здесь никого, – буркнул в ответ Захар.
– Господин обер-лейтенант и сам видит, что здесь никого нет, – вновь услужливо перевёл сказанное офицером учитель, – он тебя спрашивает, куда они ушли?
– А я почём знаю, кто куда ушёл, – всё также спокойно ответил лекарь.
– Не хочешь говорить? Смотри, пожалеешь, – пригрозил фашистский прихвостень и добавил, указывая на окровавленные бинты, валявшиеся на полу, – а это чьё?
– Так это я собачку лечил, – негромко пробурчал хозяин дома.
– Собачку, говоришь? – вскипел от такого наглого вранья полицай, – а это тоже собачкино?
Бывший учитель указал на лежавшую на столе пулю со следами крови, которую лекарь только что извлёк из тела раненого партизана. Он всем своим видом и действиями пытался показать начальству свою преданность и расторопность. Офицер тоже обратил внимание на кусочек свинца, недавно вылетевшего из немецкого оружия, и теперь строго и вопросительно смотрел на Захара.
– Так шальная пуля в собачку попала, – продолжал развивать свою теорию лекарь.
Полицейский ещё более взбесился. Его лицо налилось кровью, а маленькие ладошки сжались в кулачки, которые он был готов пустить в ход по первому сигналу своего хозяина.
