В индоарийской традиции каждый бог – то есть, каждый трансцендентный принцип – имеет свою невесту, именуемую словом шакти, каковое также означает «могущество». На Западе Мудрость (София), а иногда даже Святой Дух представлялись как царственная женщина, а в греческой мифологии Геба, вечная олимпийская юность, была отдана в жёны Гераклу. На древнеегипетских изображениях божественная женщина преподносит царям лотос, каковой служит символом возрождения и «ключом жизни». Подобно древнеиранской фраваши, нордическая валькирия олицетворяет трансцендентную сущность воинов, силу их судьбы и побед. Римская традиция знает Venus Victrix,[26] считавшуюся прародительницей имперского рода (Venus Genitrix),[27] а кельтская упоминает сверхъестественную женщину, коя уносит воинов на таинственные острова, дабы своей любовью сделать их бессмертными. Ева, согласно этимологии этого имени, означает «Жизнь» или «Живущая». Не останавливаясь более на подобных примерах, каковые мы уже рассматривали в иной работе, нам бы хотелось подчеркнуть, что весьма широко распространённый символизм видит в женщине животворящую и преобразующую силу, благодаря которой возможно преодолеть человеческое состояние.
Но почему эта сила представляется именно в образе женщины? Поскольку любой символизм основывается на особых, построенных на аналогии связях, необходимо начать с возможных отношений между мужчиной и женщиной. Оные отношения могут быть либо нормальными, либо нет. В последнем случае женщина доминирует над мужчиной. Поскольку символизм женщины, связанный с этим вторым случаем, не имеет отношения к рассматриваемой нами здесь теме, мы не будем на нём останавливаться. Скажем лишь, что в таком случае мы сталкиваемся с гинекократическими (матриархальными) воззрениями, каковые должны расцениваться как реликты времён «лунной» цивилизации, в коих мы обнаруживаем отражение сюжета зависимости и пассивности мужчин перед духом, представшим в женском обличье (Космическая Мать или magna mater,[28] Матерь Жизни и т. д.), что является характерным для тех времён мотивом.
Тем не менее, более общее представление о женщине как о распорядительнице сакрального (sacrum), носительнице жизни, коя освобождает, одухотворяет и преображает обычное существо,[29] не обязательно попадает в указанную категорию; подобная идея, скорее, может рассматриваться (а зачастую и рассматривается) в контексте духовности, кою мы поименовали «героической». В подобном случае необходимо обратиться к нормальным отношениям между мужчиной и женщиной, полагаемым в основание аналогии и символизма; отсюда представление о ситуации, когда мужской принцип сохраняет свою собственную природу. Перед лицом мужского начала дух предстаёт как «женщина»: мужчина – активен, дух – пассивен. Даже сталкиваясь с преобразующей и одухотворяющей его силой, герой, носитель мужского принципа, сохраняет позицию мужа как господина своей жены. По ходу дела нам стоит отметить, что подобный символизм всецело противоположен брачному символизму, превалирующему в религиозном и в особенности христианском мистицизме, где душе приписывается роль женщины, «невесты».
С учётом сказанного и припомнив то, что мы говорили о «знаках» центра, мы получаем смешанные символы: Дама Острова, Дама Дерева, Дама Источника, Дама или Королева Замка, Королева Солнечной Земли, Дама, заключённая в Камень и т. д. В частности, в образе вдовы женщина символизирует период молчания, то есть, период, когда традицией, силой или могуществом более никто не обладает, когда они лишены своего «мужа» и ожидают нового властелина или героя.
