– Аббатство Болсовер, – провозгласил мистер Сноббидж с видом знатока. – Монастырь Болсовер был основан во времена правления Генриха Шестого, примерно в начале одиннадцатого века. Гуго де Болсовер сопровождал этого монарха в Святую землю в крестовом походе, предпринятом в качестве покаяния за убийство его юных племянников в Тауэре. После роспуска монастырей Гуго как ветеран получил права на земли и поместье, которым он дал свое имя Боулсовер, или Би-оулс-овер[14] (искаженное Болсовер), – отсюда и герб: пчела во главе, над тремя совами, и все по праву являются гербовыми знаками, которые носил этот выдающийся крестоносец при осаде Акры.
– А! Так то был сэр Сидни Смит, – сказал мистер Питерс. – Я слыхивал о нем и о миссис Партингтон, и…
– Пи, замолчи и не выставляйся! – резко оборвала его супруга.
Пи замолчал и занялся бутылками со стаутом.
– Эти земли, – продолжал антиквар, – были пожалованы их владельцу за особые услуги, оказанные королю, а три белые совы и горшок меда…
– Душа моя! Как мило! – воскликнула мисс Джулия.
Мистер Питерс облизнул губы.
– Прошу вас, мои дорогие, позвольте мне в моем рассказе подойти к тому, что король отправляется в эти края на ловлю крыс…
– Ловля крыс! – воскликнул сквайр и застыл, позабыв о том, что жевал куриную ножку.
– Разумеется, мой дорогой сэр: разве вы не припоминаете, что когда-то, согласно лесному кодексу, крысы тоже считались дичиной – второразрядным видом оленины? «Мышей да крыс – вот мелкий скот, что бедный Том семь лет уж жрет»[15]. А? Шекспир, знаете ли. Наши предки употребляли в пищу крыс.
– Мерзость какая! – с содроганием вставила мисс Джулия.
– А совы, как вы знаете, отличные мышеловы…
– Я видел сыча, – сообщил мистер Питерс, – в Сохологическом саду, маленький такой крючконосый малый в парике, одни только перья и…
Бедняге Пи не суждено было закончить свою речь.
– Да замолкни же ты! – раздался властный голос, и горе-натуралист снова спрятался в своей раковине, как улитка в «Сохологическом саду».
– Вам следовало бы прочесть «Шутливые каденции» Блаунта, мистер Инголдсби, – продолжал Симпкинсон. – Блаунт был человек ученый! Да, сэр, его королевское высочество герцог Йоркский однажды заплатил серебряную подкову лорду Феррерсу…
– Я слыхивал о нем, – неисправимый Питерс вмешался и тут. – Его ведь повесили в Олд-Бейли на шелковой веревке за то, что он застрелил доктора Джонсона.
Антиквар не удостоил вниманием прервавшего его, но, понюхав табаку, продолжал вещать:
– Серебряная подкова, сэр, полагается каждому отпрыску королевской семьи, который проезжает через одно из его поместий; и если вы заглянете в историю округа, которую сейчас публикует мой выдающийся друг, то обнаружите, что Лэнгхейл в графстве Норф принадлежал некоему Болдуину per saltum sufflatum, et pettem[16]; то есть он должен был каждое Рождество приезжать в Вестминстер-холл, совершать там прыжок, выкликать «Хем!» и…
– Мистер Симпкинсон, стакан хереса? – поспешно крикнул Том Инголдсби.
– Благодарю вас, сэр, ни капли. Этот Болдуин, по прозванию Ле…
– Но миссис Оглтон просит вас, сэр, она решительно настаивает, – еще более поспешно перебил Том, одновременно наполняя стакан и вручая его эрудиту, который, будучи прерван в разгар своей речи, принял и одним махом выпил все до дна, будто лекарственное снадобье.
– Что, скажите на милость, мисс Симпкинсон там обнаружила? – продолжал Том. – Что-то интересное! Только поглядите, как она строчит в альбоме.
