- Что это, ты знаешь? Не утащит за ногу?
- Карпы, здоровущие карпы. Больше сотни лет тут живут, и выловить, гадство, нельзя – все заросло, видишь как? – шептал над ухом парень, - вот эти бревна – остатки кормушки для рыб и дубовые садки для молоди. Такие вещи всегда делали из дуба - в воде с годами он становится только крепче. До революции селом владел помещик, и здесь разводили карпов, сыпали им пшеницу и кукурузу. Мы пробовали зерном выманить их на чистую воду – ближе к берегу…
- Сколько тут ее, той чистой воды? - тоже опасливо шептала я, боясь опять разбудить водяное лихо.
- Да, мало… и они уже отвыкли - траву жрут, - притянул он меня ближе, и уверенно нажав руками на затылок и поясницу, развернул лицом к себе. Посмотрел в глаза пристальным и понятным - мужским взглядом. Медленно склонился к моему лицу, опуская свои длинные ресницы и поцеловал. Я не стала стыдливо дергаться и возмущаться. Но, Боже ж ты мой! Оно мне надо было сейчас – вот это? На поцелуй не ответила, но по щеке погладила ласково – хватит уже. Не хотелось обижать его. Он понял и сразу же отпустил… отвернулся.
- Давай уже уходить? - спросила я, хотя уходить отсюда не хотелось. Тонко и пряно пахло медом – рядом раскинули цветущие шатры старые липы. В этом кружевном облаке из пушистых цветочков и мелких листиков стоял такой гул, будто там включили мощный высоковольтный трансформатор. Гудело ровно, постоянно и на одной ноте - пчелы собирали урожай.
Перед этим мы заходили на саму пасеку – огромную, почти на пятьсот ульев. Они стояли на склоне между невысоких кустов и молодых яблонь, и воздух там так же пел и звенел от движения пчелиных крыльев. Внизу крутого холма была вырыта землянка – омшаник. Там, в тени и прохладе, пасечники поставили стол и устроили себе нары для отдыха. Они недавно «смотрели» ульи и угостили нас тонкими обрезками вощины, снятыми с медовых сот. Подавалось это в выщербленной миске и истекало сладкими и тягучими янтарными каплями. Потом была ледяная вода из колодца. Мы пили ее прямо из оцинкованного ведра, а неподалеку – в траве, ждала своей очереди небольшая гадюка. Я чувствовала себя в сказке.
Еще раньше было мамонтовое кладбище…
- Давно уже, еще в пятидесятых, склон холма сполз вниз – ручей сильно подмыл основание. Раньше он был полноводным и быстрым. Сполз чернозем и вскрылся песок – все холмы здесь песчаные, - рассказывал Роман.
- Да-а? – заинтересовалась я. Эта информация пригодится при строительстве.
- Оползень оголил кости мамонта – полный скелет. Их вырыли и отвезли в районный краеведческий музей. Мы искали, но костей больше не нашли. Зато нашли дорогу сюда - песок тут бархатный, нежный… полезли, - потащил он меня через ручей по тонкой дощатой кладочке.
- Куда-а? - тянулась я сзади, опасаясь свалиться, но над самой водой притормозила и засмотрелась – она была необыкновенно чистой и от этого практически невидимой. И глубина совсем смешная – сантиметров десять всего, а дно – илистое. Невысокие крутые берега заросли травами и некоторые из них сейчас цвели. Течение воды и угадывалось-то только по мелким цветочным лепесткам и редким соринкам, проплывающим и исчезающим под кладкой. Вербы смыкались высоко над головой, как шатер, защищая от солнца. Я попросилась:
