– Так и будите здесь сидеть?!
– Привет мам! Уже выходим.
Женщина с советского плаката “Не растить барчуков”. В глаза сразу бросалась морщина между бровей, нависшие веки и плотно сжатые губы. Мать перестала красить волосы, поправилась.
Сестры посмотрели друг на друга.
– Мне чур тяпку!
Опередила Арина. Обе поняли, что инструмент у забора: тяпка, грабли, лейка и прочее, предназначался для них.
– Коза!
– Оп-па! – мать ошарашенно уставилась на Сашку, когда та вылезла из машины. – Я и забыла, что ты у меня брюнетка. Дайка посмотреть… – она заставила Сашу вращаться вокруг оси.
– Мам… перестань.
– Будто старше стала, взрослее.
– Как и ты.
– Ну… никто из нас не молодеет. Вовку дома оставила что ли? Я думала он мне с навесом поможет…
– Сами справимся, мам.
– Что у тебя с лицом? – спрашивая Сашу, мать посмотрела на Арину. Та сделала вид, что очень сосредоточена на пакетах в багажнике.
– А что с ним, мам? Теперь тебя и лицо мое не устраивает?
– Тебя какая муха укусила?
Сашка взяла сумочку с переднего сиденья и размашистыми шагами направилась в дом.
Каждый угол здесь напоминал об отце. Нет, он не строил его своими руками, но руководил. Маленькой девчонкой она пряталась за юбкой матери, когда отец гонял строителей по участку. У него был низкий твердый голос, большие волосатые руки, с возрастом появился живот. Сашка смотрела на него с трепетом и благоговением. Его же любовь к дочери была условной. Сашка до самой смерти отца надеялась, что он примет ее такой какая она есть – рассеянной, застенчивой фантазеркой, но этого не произошло. Им так и не удалось достигнуть гармонии в отношениях.
На комоде в гостиной так и не появились ее фотографии. Лишь на одном снимке, где родители сидели на диване с новорожденной Ариной на руках, а Саша стояла сбоку. «Так сбоку и осталась», каждый раз повторяла она, когда видела это фото. Ряд белых снимков: родители в больнице, с коллегами, Арина в халате с красным дипломом, затем шли бабушка и дед на фестивале помидоров, гордо державшие килограммового победителя. Каждый раз, глядя на эти снимки она чувствовала боль, словно ее предали, бросили как бракованную. В ряде африканских племен испокон введен обычай выгонять ребенка, если он показался родителям больным, не соответствующим принятым в племени стандартам. Его просто вышвыривали из семьи, и он скитался сам по себе, пока наконец не погибал. Изгой, вот кем она в действительности ощущали себя с самого детства. «Башкой соображать надо», «косорукая, все через задницу», «потом не приползай за помощью», со всех снимков на Сашку посыпались излюбленные фразы отца. С каждым годом теплых воспоминаний о нем оставалось все меньше. Поэтому она приезжала сюда все реже.
Мать занесла продукты.
– Дождь собирается. Я пошла белье сниму.
Саша стала выкладывать продукты на стол. Она наблюдала в окно, как Арина с матерью стягивают простыни с бельевой веревки. Ветер усиливался, Арина пыталась убрать с лица растрепавшиеся волосы. Мать показала на дом, но та направилась к машине за оставшимися вещами. Сашка накинула местный плащ, вышла под дождь и начала собирать по огороду садовый инвентарь.
– Черт с ними с лопатами, – Арина взяла сестру за руку. – Пошли, не на шутку разошелся!
– Жалко их, промокнут.
– Думаешь у лопаты есть чувства?
– Ха-ха… не смешно, – Сашка составила под навес все что смогла выловить в огороде.
– Все еще наделяешь любой предмет душой? Это так мило… – подшутила над Сашкой сестра.
