— А ты не боишься, что я на него пописала? А ты его только что потрогал. Я пошутила, — тут же истерично добавляет Аля, шмыгая носом. — Расслабься, я не успела на него помочиться, сезон багровых рек вступил в права, стоило мне только стянуть трусы, — прикладывает ладони к лицу и продолжает смеяться, а потом и вовсе подвывать.
— Алечка, пожалуйста, прекрати. Неужели ты не понимаешь, что делаешь себе этим только хуже? — отрываю ее ладони от лица, вытирая тыльной стороной ладони зареванное лицо. — Почему нельзя просто жить, не грузясь этим, хоть несколько месяцев?
— Я просто не понимаю почему. Ну почему у кого-то это так просто получается, а у других никак. Ну почему? Почему алкоголички и наркоманки рожают детей так, словно это как сходить в туалет. Раз и готово. Им же дети не нужны, ну ведь не нужны, Стас! Они их все равно оставляют в роддомах. И это в лучшем случае. И Бог их не наказывает. И они дальше беременеют и снова рожают! Снова, снова, снова! Я же ничего плохого никогда никому не делала. Ну подумаешь, иногда матерюсь, но ведь другие тоже. Я ведь неплохая. Может быть, даже хорошая.
— Очень-очень хорошая и самая любимая. И неважно есть у нас дети или нет, как ты этого не поймешь?
— Это ты сейчас так говоришь, потому что молодой. А когда стукнет сорок, обязательно подумаешь о том, что хочешь наследника. Вот тогда и можно списывать меня со счетов, если в итоге ничего у меня не получится. Многие мужчины так делают, если не все.
— Хватит нести чушь, Аля.
— Это не чушь, — убирает мои ладони от своего лица и тут же притягивает колени к груди. — Я знаю, что слишком часто об этом думаю, но у меня не получается по-другому. Если бы я хотя бы поняла почему так. Ну почему? Что я сделала не так? Я же не шлюха какая-нибудь с букетом венерических болячек. У меня же никого не было кроме тебя. Даже шлюхи рожают. А я что? На бетоне сидела в детстве? Ну так кто на нем не сидел? — на одном дыхании проговорила Аля, захлебываясь в слезах.
— Я тебя прошу, пожалуйста, прекрати. Ну зачем ты это делаешь, Аля?! Послушай меня, — вновь обхватываю двумя руками ее опухшее от слез лицо. — Я не знаю сколько раз тебе сказать и донести до тебя, что это не конец жизни. Тебе всего двадцать три. Женщины и в пятьдесят рожают первенца и ничего. Давай мы несколько месяцев поживем без всех этих тестов и клиник, просто для себя. Тебе надо расслабиться и забыться.
— Расслабиться?
— Да, Алечка. А через несколько месяцев я спокойно еще раз подрочу в баночку, и мы снова попробуем ЭКО. Давай?
— Подрочишь? — моментально меняясь в лице, тихо спрашивает Аля, переставая наконец-то плакать. — Точно подрочишь? — уже не скрывая улыбки, выдает она.
— Обязательно подрочу. Это святое, — не сдерживаю ответной улыбки и целую ее в соленые от слез губы.
— Ты лучший дротист, — смеется она, к счастью, не истерическим смехом.
— Я запомню.
— Кстати, ты зачем это сделал? — резко переводит взгляд на дверь.
— Честно? Иногда мне кажется, что ты можешь совершить какую-нибудь глупость.
— Да прям. Максимум — пореву и наемся шоколада.
— Это хорошо. Я хочу тебе кое-что предложить. Давай пока вместо малыша возьмем кота?
— Ты дурак, Сафронов? Кота сравнил с ребенком, охренеть, товарищи.
— Я тебя накажу, вот серьезно, сколько можно ругаться?
— Сколько нужно. Хрен — это словарное слово. А я не принцесса. Захочу и материться буду, понятно? И вместо охренеть, товарищи, будет пи*дец, товарищи, ясно? Чего уставился?
