Я спустилась в метро и двигалась вместе с людьми по длинному извилистому коридору, по бокам которого располагались неприметные тихие магазинчики, освещающие нам путь вместе с рыжими лампами на высоком потолке. Коридор раздваивался у стены, там достаточно темно и, кажется, людей оттуда не прибывало. Видимо, перекрыто, или там, как мне показалось, начало какого-то служебного помещения. На раздвоении коридоров стояла железная дверь, как парадная. Надписей никаких не было, может, это какой-нибудь выход, да и вход в эту часть коридора был абсолютно свободен, ничем не закрыт, то есть, видимо, заходить туда можно, просто никому не нужно. На пути к развилке дорога приподнималась, и между двумя подъёмами, под платформами, на которую люди поднимались, был проход с низким закруглённым потолком, похожий буквально на канализационную трубу. Там не было света, лишь до начала доходило немного лучей рыжих фонарей. Я поднималась вместе со всеми и увидела там группу детей лет одиннадцати. Я видела их здесь не в первый раз и шугнула. Побежали они быстро, пороняв из карманов монетки. Я подобрала их и пошла дальше.
Этот проход вёл направо, к самим поездам. За поворотом от той «парадной» двери, видимо, были кассы, и здесь стояло довольно много людей. Я остановилась возле ограждения, сняла рюкзак и начала искать деньги. Вдруг меня кто-то позвал. Среди гула поездов и людей я услышала голос Вики. Для чего-то я начала доставать деньги и для неё, а когда достала… мои глаза наполнились слезами. Подняв голову, я увидела в её протянутой ладони медаль. Она золотисто отражала рыжий свет и гласила что-то о ветеранах. Эта медаль была связана с войной. Так Вика хотела отплатить мне за деньги. Я крепко её обняла и сильно заплакала. Она тоже была чем-то сильно тронута, ещё до этого она была в каком-то тревожном состоянии, как и я.
21.07.20
Тревожный Старый Питер
..пока рыжие листья над тобой шелестят громче голосов вокруг, в Старом Питере кто-то замышляет плохое
Я была в одном из соседних дворов, который прежде мне никогда не снился. Там я обычно иду к родному магазину, чтобы не идти по узкой дороге между домом и детским садом, потому что на ней обычно встречаются различные подозрительные личности.
Это атмосфера осени, и ни черта не золотой, это только грязь, затянутое облаками небо, голые деревья на его фоне и это странное состояние, которое специально до конца стараешься не осознавать, чтобы совсем не сойти с ума.
Мы были в этом тесном дворе с Есей и Дашей. Они вместе гуляли, а я проходила мимо и остановилась, чтобы поздороваться да поболтать. Стояла жуткая осенняя тишина. Они разговаривали о мёртвых хомяках. Даша рассказывала о том, что у неё умерли хомяки. Еся сказала, что у неё тоже, и они обе почему-то смеялись. Стояли в тёплой одежде, сунув руки в карманы, и вот так вот разговаривали. Меня что-то достаточно сильно обидело в их разговоре, и я поспешила незаметно уйти, чтобы меня никто ни о чём не спрашивал и не трогал. Быстрым шагом я пошла в противоположный конец двора. Там, у детского сада, начинался забор, вдоль него растущие кленовые деревья и каштаны. Из-за забора выход из двора резко сузился, а на конце этого выхода было какое-то небольшое здание, высотой где-то в два хрущёвских этажа, и несколько высоких клёнов. Это оказалось необычное здание, а частично деревянное, частично бетонное, и покрытое облупившейся краской странного то коричневатого, то бирюзового цвета. Явно не жилое, что-то похожее на склад или очень старый гараж. В местах, где краска отвалилась, было видно её многослойность. Напоминала она иногда цветную яичную скорлупу. Я почти забралась на крышу, она была деревянной, грязной и очень узкой. Сверху открывающаяся длинная крышка, явно неприятно хлопающая при закрытии, а на ней множество мусора, в основном сухие, иногда мокрые свалявшиеся коричневые, буквально чёрные листья и голубиный помёт. Чтобы перелезть и наконец выйти из двора, мне нужно было забраться на эту крышку, а то есть встать на неё сначала руками. Из-за этого я так хорошо запомнила весь мусор, который там лежал. Я почти опиралась на крышку подбородком и стояла так какое-то время, раздумывая в сырости и тишине, как мне перебраться. И зачем я только сюда залезла? В спину упиралась холодная стена хрущёвки, а по куртке шелестели на ветру кленовые листья.
