Мне приснилось детство - страница 10

– Вот, тебя за это сильно будут ругать?

Лиде 16 лет

Я от возмущения даже дар речи потерял, а только брызгал междометиями, пыжась, что-то дельное сказать, типа: «Бабушка, да разве так можно – это же Ленин»??? Тогда я, естественно, не мог понять, что моей бабуле пролетарского вождя совсем не за что было любить. Она вспоминала, что когда была девчонкой, видела барина на бричке, и он ребятишек конфетами одаривал. Рассказывала про то, как плохо было после революции, и как её замуж выдавали за моего деда, только чтобы не раскулачили. А ведь всё равно прадеда раскулачили, потому что крыша в его доме была не из соломы, а из черепицы. Значит, «кулак»! Только какой он «кулак», если всё благосостояние своими руками создавал.

Тогда всего этого я не знал, и знать не мог и в бабушкины рассказы особо не верил. В моём восприятии, причём очень долго, помещики были исключительно мироедами, а после революции началась новая, счастливая жизнь. Так нас учили.

Иногда по вечерам, когда бабуля отсутствовала по церковным делам, я как привязанный, мотался за Лидой. Ей, скрепя сердце, приходилось брать меня с собой. Она дружила с соседским мальчиком Толькой Князевым. Толька был старше Лиды на год и, по всей видимости, между ними было нечто большее, чем просто побродить на «задах»3 и пожечь костры с молодежью. Толик являлся обладателем вожделения всех пацанов его возраста – мотоциклом «Иж». Изредка они с сестрой уезжали кататься, а я сидел на крыльце и ждал, чутко вслушиваясь в переливы мотоциклетных моторов. Один раз взяли с собой. По всей видимости, я скроил такую кислую мину, что Лида сжалилась. Сначала они посадили меня между собой, но я чуть не задохнулся между Толиковой спиной и Лидкиной грудью. Конкретно прижала, так как приходилось держаться за Толика, а он иногда слишком резко набирал скорость, так что хваталась покрепче, чтобы не свалиться. Пришлось пересадить меня назад. Я уцепился за Лидкину талию, она – за Толикову, и мы носились по проселочным дорогам, оглашая тишину позднего вечера ревом мотора. Это было просто восхитительно!

Проезжая деревню Раменки, вдруг заглохли. Неподалеку орала молодежь, доносились матюги и пьяные выкрики. Мы слезли с сиденья, и Толик начал лихорадочно дергать педаль стартера, подкручивая одновременно ручку газа. Не заводился. Голоса из темноты доносились всё ближе. Даже я своим десятилетним рассудком прекрасно понимал, что может произойти, если не успеем уехать до подхода местных.

– Гля, тёлка! – раздалось совсем рядом.

– Точно, ёмаё, тёлка! – В голосе кого-то невидимого неподдельная радость.

В этот момент мотоцикл затарахтел. Толик лихо вскочил в седло, Лида за ним, я так к ней прижался, будто влип, и мы рванули, виляя задом, в разрезаемую светом фары темноту.

– Стоять, бля! – донеслось сзади с улюлюканьем и матерщиной. «Удрали!» – промелькнула в голове веселая мысль.

Подъехали к дому. Толик заглушил двигатель, и стало удивительно тихо, даже в ушах зазвенело. С трудом слез с сиденья, разминая затекшие ноги. Не мудрено, ведь сидеть пришлось на самом краешке, как не свалился по пути, ума не приложу.

– Толь, – спрашиваю, – а где они в темноте корову увидели?

– Какую корову? – не въехал Князь (так его Лида звала за глаза).

– Ну, когда мы там остановились, кто-то крикнул «гля, тёлка!»

Лида сконфуженно отвернулась.

– Это им с пьяных глаз, видно, померещилось что-то! – хохотнул Толян. – Ну, до завтра! – он махнул Лиде и покатил мотоцикл к своему дому, вырисовывающемуся из темноты.