– С днем рожденья, мэм… – буркнула она. Для человека столь малого роста у нее был на удивление глубокий голос.
Тут вокруг нее началась суета. Берти Сарацин попробовал подшутить в духе Меркуцио и назвал ее сестрицей Пламтри. Проигнорировав его, она обратилась к Ричарду:
– Что-то тебя последнее время не видать, – она одарила его укоризненным взглядом, в котором светилась неподдельная любовь.
– Был очень занят, Нинн.
– Говорят, будто все сочиняешь свои пьесы.
– Так и есть.
– Всегда был упрямым мальчишкой. Гляжу, так и не вырос.
Мэри Беллами развернула сверток и достала оттуда вязаный жакет вполне подходящих размеров, который накидывают на ночную сорочку. Она рассыпалась в благодарностях, но старая Нинн тут же ее оборвала.
– Связала в четыре слоя, – заявила она. – С годами начинаешь мерзнуть, и чем скорее ты смиришься с этим фактом, тем уютнее и спокойнее будет на душе. Доброе утро, сэр, – добавила Нинн, заметив полковника Уорендера. – Надеюсь, вы со мной согласны. Что ж, не буду задерживать.
И, сохраняя полную невозмутимость, она вышла из комнаты, где воцарилась тишина.
– Нет, это просто потрясающе! – с визгливым смешком заметил Берти. – Дорогая Мэри, меня просто снедает лихорадочное нетерпение. Когда, наконец, мы засучим рукава и приступим к осуществлению всех своих планов и задумок?
– Прямо сейчас, дорогой, если ты готов. Дики, сокровище мое, можно оставить тебя с Морисом? Придумайте себе какое-нибудь развлечение. А если понадобится помощь, мы вам свистнем. Идем, Берти.
Мэри взяла его под руку. Он принюхался и экстатически закатил глаза.
– О, эти ваши духи, – воскликнул он. – Вроде бы как у всех, но этот запах прекрасней благовоний всех жен и наложниц царя Соломона вместе взятых! Вы пахнете весной! En avant[7]!
И они спустились вниз. Уорендер и Ричард остались в комнате, хранившей отпечаток ее личности и словно тянущийся шлейфом необычайно мощный запах ее духов.
Согласно давно установившейся традиции мисс Беллами и Берти готовили дом к празднеству. Ее кабинет располагался за первой дверью слева на первом этаже. То было продолговатое помещение в стиле георгианского салона, где одна дверь выходила в холл, а другая – в обеденный зал. Из зала можно было попасть и в холл, и в оранжерею, это последнее помещение составлял предмет особой ее гордости. За оранжереей находился небольшой внутренний дворик с садом. Когда все двери были открыты, пространство зрительно увеличивалось. Берти сам занимался «декором» и использовал дорогую старинную французскую парчу. Заранее нарисовал букеты из бледных махровых роз в глубоких нишах над дверьми и на стенных панелях и где-то подобрал весьма изящные канделябры. В этом году все цветы должны были быть только желтые и белые. Он взялся за работу с присущей ему энергией и энтузиазмом, предварительно позаимствовав у лакея Грейсфилда фартук. Мисс Беллами тоже накинула недавно вошедший в моду фартук с нагрудником в оборку, натянула кожаные перчатки и принялась весело порхать по оранжерее, обрывая засохшие цветки и лепестки и переставляя цветочные горшки. Садоводством она занималась с энтузиазмом. Они перекликались, переходя из комнаты в комнату, обменивались театральными сплетнями и время от времени переходя на сценический жаргон.
– Ау! Что там у тебя, дорогуша?
– Ку-ку! Ты просто глазам своим не поверишь! – Именно такой способ общения они избирали в подобных случаях. И получали от процесса огромное удовольствие, и вот из-под умелых пальцев Берти вышли букетики белых и золотистых цветов, а также совершенно прелестные гирлянды для украшения стола. Мисс Беллами тоже старалась, как могла.
