– В другой раз, Гера, – остановила его Ольга Петровна, – мы с товарищем Кожуховым отбываем на совещание к Григорию Евсеевичу Зиновьеву.
Показывая, что разговор окончен, она встала.
– К председателю Петросовета? – Гера удивлённо поднял брови. – Зачем? Он же вчера сюда заглядывал вместе с женой, то есть с товарищем Лилиной.
– Затем, Гера, что Петроград на грани голода. – Чтобы осадить юнца, Ольга Петровна произнесла фразу подчёркнуто деловито. – Вы, например, знаете, что в марте в Петроград прибыло всего восемьсот вагонов с продовольствием? Восемьсот на полуторамиллионное население! В городе начинается массовое поедание животных. Нам надо установить нормы выдачи хлеба людям.
Ольга Петровна не имела права разглашать тайну, но уж очень хотелось поставить этого свистуна на место. Стишки он, видите ли, строчит! Стихами, даже самыми гениальными, сыт не будешь. Вон, недавно видела Блока. Исхудал чуть не до костей. Тоже спрашивал про продовольствие и бормотал про нужду, голод, отсутствие масла в магазинах. Потом прочёл своё новое стихотворение, что-то про белый венчик из роз, и невпопад добавил: «А у меня в деревне библиотеку сожгли». И было видно, что библиотека мучит его больше всего.
Глаза Геры стали круглыми и несчастными. Он громко сглотнул:
– Нам что, паёк уменьшат?
От него шёл противный запах сушёной воблы, которую сегодня утром выдавали в буфете по две штуки на персону. Её рыба лежала в газетном свёртке в сумке, а Гера, надо полагать, свою немедленно съел.
С каменной спиной Ольга Петровна прошла мимо Геры. Она вставила ключ в замочную скважину и твердо сказала:
– Вынуждена распрощаться.
– Да, да. – Он дёргано засуетился, словно его руки и ноги болтались на шарнирах. Перед тем как уйти, Гера пытливо заглянул ей в лицо. – Но нам же не уменьшат паёк, верно? У меня мама, сёстры, братишка маленький. Вы уж там похлопочите перед Зиновьевым, чтобы своих, то есть нас, подкармливали.
– Обязательно похлопочу, – произнесла Ольга Петровна, мысленно прибавив, что у неё, как у письмоводительницы, Зиновьев точно не станет спрашивать совета. Правда, Гере об этом знать не нужно.
* * *
Фаина вымокла насквозь. Дождик трусил мелкий, незаметный, вроде бы невесомый, но за несколько часов, пока она металась по дворам, одежда превратилась в тяжёлые сырые тряпки. Спрятавшись под арку, она отжала шерстяной платок и снова надела на голову. Проходившая мимо женщина с кошёлкой в руке покосилась на неё с опасливой подозрительностью.
С каждым шагом надежда найти Настю уменьшалась. От мысли, что, может быть, именно сейчас, в эту самую секунду, брошенный ребёнок погибает страшной смертью, заставила её поднять голову и завыть. Перед глазами закачался козырёк мансарды пятиэтажного дома. Если подняться на последний этаж и шагнуть в распахнутое окно, то мир перестанет существовать, а вместе с ним уйдут страх и горе. Так просто и быстро. Но тогда она ни на этом свете, ни на том больше не увидит свою девочку. Страшный грех будет волочиться сзади и цеплять за ноги, беззубым ртом шамкая проклятия в адрес самоубийцы. Он падёт не только на её душу, но и на всю семью. Нет! Нынче не время помирать – надо выжить, обязательно выжить. Главное, уповать на Бога и не отчаиваться. Не могла Настя сгинуть без вести, если продолжать искать, но наверняка найдётся хоть какой-нибудь след, и тогда…
Фаина почувствовала, как по спине прокатился жар лихорадки и ноги ослабли.
