Внутри меня встретили запах пота и прелости, пыль в воздухе и серые-серые стены. Настолько серые, что от одной лишь этой серости здесь хотелось повеситься; такие же ободранные поверхности, как и в камере в участке; такие же ржавые решётки. Всё здесь было очень похоже на то, что мне пришлось увидеть прежде, разве что света больше. А ещё говорят, что в России плохие тюрьмы. В наших я не был, но едва ли там хуже. Здесь царил беспросветный мрак. Если суммировать всё, что я уже видел, напрашивается один несложный вывод: к преступникам здесь относятся как к зверью.
Заключённые тюрем везде примерно одинаковые. Не то, чтобы мне приходилось в жизни видеть зэков, но порой встречал как бывших, так и будущих. Нет, они все разные, но есть наборы стандартных типажей. Вон лысый детина, забитый татуировками. А вот молодой худощавый парень с потерянным лицом: такие попадают сюда по молодой глупости, ломая себе всю жизнь. Может, марихуаной торговал или чересчур сильно засадил в висок другу в пьяной потасовке. Впрочем, местных законов я не знал.
Но меня вели в другой блок, в котором находились совершенно иные люди. Если до этого мне попадались разобщённые кучки зэков по три человека, то здесь за одним широким столом посреди одной большой камеры дружно сидели шесть человек и играли во что-то, похожее на карты. Выглядели они совершенно безобидными, даже милыми, а в глазах их читались грусть и отчаяние в разных соотношениях.
– Наслаждайся компанией, Вернер, – сказал один из моих мучителей, после чего они ушли, оставив меня стоять посреди зала. Несколько секунд новые сокамерники молча рассматривали меня с некоторым напряжением.
– Ты не Вернер, – с подозрением произнёс один из заключённых.
«Слава тебе, Господи!»
– Теперь объясните это им, – не то с иронией, не то с просьбой ответил я.
– А толку? – спросил он. – Ты действительно похож на Вернера.
На вид ему было лет тридцать, но кое-где проступала седина, а лицо украшали шрамы. Широкие плечи, рост за два метра. Но при всём пугающем виде у этого парня были очень добрые глаза – добрые и уставшие. Он отложил карты, подошёл ко мне и спросил:
– И как же тебя зовут?
– Святослав, – ответил я. – Друзья называют Святом.
– Русский? – послышалось из-за стола. – Земляк. Я тоже.
Среднего роста блондин говорил на чистом русском языке, хоть и с лёгким акцентом, что не могло не радовать.
– Русский, – ответил я и осознал, что совершенно незнаком с историей альтернативной России, а это могло стать проблемой.
– Ну и славно, вам с Петром веселее будет! – бодро сказал первый. – А то он один у нас из России… остался, – после этих слов он слегка замялся, потом хотел сказать что-то ещё, но я его уже перебил.
– Я не планирую здесь задерживаться, ни с Петром, ни с кем-то ещё. Я ведь не Вернер, так? Мне нужно это как-то доказать!
Полуседой молодой человек тяжело вздохнул.
– Попробуй, конечно. Только никто тебя здесь слушать не станет, поверь мне. Но пока ты в любом случае здесь, будем знакомы. Я Вилберт, – после он провёл рукой по остальным заключённым. – Это Йохан, Харман, Зигмунд и Ганс.
Тут-то меня и осенило.
– Рим воюет с Германией? – спросил я.
Кто-то засмеялся, а кто-то бросил на меня косой взгляд. Вилберт был среди первых. Пётр оказался ближе ко вторым.
– Ну ты и шутник, – сказал Вилберт. – Нет, конечно, мы просто так здесь сидим.
– Мне казалось, после Второй мировой войны крупные державы не завязывают масштабных конфликтов, – попытался оправдаться я, но сделал только хуже.
