Сразу скажем, что текстостротельная роль модуса в этом ракурсе начинается с того, что он служит более тесной связи отправителя текста и его получателя, коль уж самой сферой эти отношения свободны, не обязательны, факультативны. Показателен здесь будет в качестве даже не примера, а как бы научного эпиграфа, такой пассаж: параграф книги Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли» «Клио против Сатурна» начинается следующей фразой: «А теперь поговорим об истории, ибо есть что сказать»».
Все эти три вида словесности объединяет также понятие литературного авторства. «В результате и складываются три типа авторства: научное, публицистическое и художественное (подчеркнуто нами. – О.К.). Причем каждый тип авторов попадает в Бастилию или на костер за специфические провинности. Одно дело весьма снисходительный церковный суд над Галилео Галилеем, а другое дело – суд над Джордано Бруно или охота королевской полиции за анонимным автором «Писем к провинциалу» – Блезом Паскалем (ср. одно из значений слова autor в латыни – «виновник». – О.К.) [Там же, 36].
Отличие художественной словесности (говоря древним языком – поэзии) от нехудожественной четко сформулировал еще Аристотель. Художественные тексты основаны на подражании (мимесисе – μίμησις). Все остальные на нем не основаны.
«Стиль научной литературы характеризуется образом предмета. Образ предмета представляет собой совокупность стилистических особенностей лексики, синтаксиса, композиционных приемов построения произведения, которые характеризуют отношение авторов, включенных в определенную литературную традицию, к картине действительности, отраженной в их произведениях. В основе стиля научной литературы лежат представления о ясности, точности, адекватности понимания текста и воспроизводимости его содержания» [Там же, 37] (см. также основные требования к научному изложению и вытекающие их него текстостроительные роли модуса, изложенные нами в Главе 1).
Художественная литература нового времени к тому же имеет такие, релевантные нашему аспекту лингвистического исследования, черты. «Новые, необычные сюжеты редки в художественной литературе: чтобы быть читаемым, литератор должен использовать узнаваемые и ценимые читателем темы. Но литератор представляет эти сюжеты в необычном облачении местного колорита или, наоборот, близкой читателю бытовой обстановки и под приемлемым для него углом зрения. Так, Гете, воспроизводит в „Фаусте“ общеизвестную легенду, а Л. Н. Толстой в „Анне Карениной“ – банальную бытовую коллизию в великосветском обществе. При этом писатель пользуется средствами живого, обыденного языка своего времени и вкладывает в уста своих персонажей мысли, свойственные читателям, отчего читатель созерцает в произведении „самого себя“, то есть собственные грехи и немощи, но в художественно облагороженном виде. Эта тривиальность содержания становится главной особенностью новой художественной литературы, отличающей ее от древней поэзии, которая, как Псалтирь, напротив, была источником идей для богословия, философии, права» [Там же, 39].
Важнейшей особенностью художественной литературы является читательский интерес к литератору, о котором также пишет А. А. Волков [Там же]. По его мнению, этот интерес возникает потому, что новым в художественном произведении является не содержание, а стиль, словесный образ выражения, стиль же – «и есть сам человек».
