И думалось, и верилось, что вот оно – лекарство от недуга. Пока я пыталась излечиться, прогнать прочь свои сны, три раза в неделю навещая Викторию. Пока я забывала о родительском долге, свалив ребенка на родителей и сестру. Я не заметила. Мы не заметили. Или же нам просто хотелось верить, что такая увлеченность – это здравый рассудок, а не временная ремиссия. Взрослые забылись, дети заигрались. И вот я уже практически перестала видеть свою дочь. Кристина увела ее с собой под землю. Как бы надуманно и странно это ни звучало, но так и было. Они изучали карты, читали биографии знаменитых людей, выдвигали теории. Хорошая зарядка для ума, но совсем не детская. Занятие, не подходящее для шестилетки. Подобное увлечение не могло не наследить: например, Селена отказывалась есть еду из упаковок, как это делала Кристина, но все еще не отказывала себе в удовольствии выпить утреннюю кружку какао. Такая мелочь напоминала мне о Селене – о моей дочурке, чье сознание в шесть лет еще не было переполнено информацией о конце света, проблемах потребления и всеобщего заговора. Тогда я приняла решение съехать. Странно, что родители поддержали меня. Я видела, как отцу сложно было забрать у Кристины ее игрушку, хоть и во благо его любимой внучки. Видимо, сказались уговоры мамы и здравый смысл: им больше не хотелось наблюдать за тем, как их кровинушка потихоньку теряет себя. Вновь.
И рабочий день показался мне странным. Утром автобус завез нас прямо на территорию завода. Снаружи было громко. Множество людей в один голос выкрикивали лозунги «Таймун не помойка!» и преграждали путь автобусу, стучали по окнам, а мы ехали так медленно, аккуратно пробираясь к цели, что я могла с легкостью рассмотреть линии жизни на расплющенных ладошках протестующих. Один будет долго жить, другой произведет на свет троих детей, а этот – всего одного. Одну ладонь я не смогла прочесть – она быстро мелькнула среди десятка других, бивших по стеклу. Но успела разглядеть, кому она принадлежала: красное пальто, на контрасте бледная кожа, покрытая румянцем от мороза, знакомое темное каре. Вероника. Это была Вероника.
– Такого еще не было, – сказал Виктор, сидевший рядом.
Я не заметила его. Была так поглощена своими мыслями. Интересно, давно он здесь?
– Привет, – сказала и неловко улыбнулась. – Меня не было всего день. Один чертов день! Что происходит?
– Ты не в курсе? – Удивленно произнес Виктор. – Все уже знают.
– Что именно?
– Соглашение с китайскими партнерами подписано. Вчера утром вышла статья в городской газете.
– И что все это значит? – Недоумевала я.
– Ты что, с луны свалилась? Увеличение производства, поставки за границу.
– Но завод не может производить больше: понадобится новое оборудование, совершенно другие технологии. Для таких-то масштабов. Не говоря уже о новых помещениях.
– В мае начнут вырубать лес дальше по реке, – он указал на зеленую полоску, которая молча выглядывала из-за глиняных бугров, равномерно разбросанных по пустырю.
Бамц! И прямо перед моим лицом в стекло прилетел очередной удар. Умрет молодой, но успеет два раза выйти замуж. И в этот момент мне стало так стыдно. Я не должна быть в автобусе, я должна бить по нему снаружи. Там столько людей: таких разных, с такими интересными жизнями. Но все же они там: в феврале, в минус двадцать, объединенные одной целью – бескорыстной и правильной.
