– Никакого сдвига.
– А как еще это можно назвать?
Кевин, склонив голову набок, с подозрением прищурился:
– Так вас послали шпионить за мной?
Молли рассмеялась, хотя это несколько портило ее имидж богатой сучки.
– Уж поверьте, я последняя из тех, кому доверят столь ответственное поручение. Я в этой семейке считаюсь синим чулком. – И, перекрестившись, добавила: – Ей-богу, Кевин, чтоб мне пропасть, если выдам вас. Поведайте, что вы задумали?
– Люблю иногда разогреть кровь и не вижу в этом ничего плохого.
Но Молли не успокоилась:
– Разве вашим приятельницам все равно, что с вами будет?
– Если хотите что-то узнать о моей интимной жизни, так и скажите. По крайней мере доставите мне удовольствие посоветовать вам не совать нос в чужие дела.
– Зачем мне подробности вашей интимной жизни?
– Вот и мне интересно – зачем?
Молли окинула его мрачным взглядом.
– Просто гадала, где вы находите своих дам? Выписываете по каталогу? Или шарите в Интернете? Я слышала, что есть фирмы, специализирующиеся на помощи одиноким американцам. Ищут им партнерш за границей. Видимо, сами они, бедняги, не в силах справиться. Да-да, я видела такие снимки. «Двадцатилетняя русская красавица. Играет классику на фортепьяно в голом виде, в свободное время пишет эротические романы, жаждет включить в свой репертуар „Янки Дудль“».
К сожалению, вместо того чтобы оскорбиться, Кевин рассмеялся:
– Я встречаюсь и с американками тоже.
– Готова поклясться, последние в печальном меньшинстве.
– Вам никто не говорил, что вы чересчур пронырливы?
– Я писатель. Любопытство – профессиональное качество. – Молли перешла в атаку: – Расскажите о своей семье.
– Рассказывать почти нечего. Я – эс-эс.
Сукин сын? Скользкий слизняк?
Кевин ухмыльнулся и водрузил ноги на журнальный столик.
– Сын священника. В четвертом поколении, в зависимости от чего считать.
– О да, я, кажется, читала. Значит, в четвертом поколении?
– Мой отец был методистским священником, сыном методистского священника, а тот, в свою очередь, был внуком одного из старых методистских бродячих проповедников, что несли слово Божие в самые глухие уголки нашей страны.
– Так вот почему в ваших жилах течет столь буйная кровь! Гены прадеда-миссионера.
– Уж конечно, не папаши. Потрясный был парень, но рисковым малым его не назовешь. Типичный кабинетный ученый. Совсем как вы. Разве что повежливее, – усмехнулся Кевин.
Молли предпочла пропустить ехидный намек мимо ушей.
– Его уже нет в живых?
– Умер лет шесть назад. Ему был пятьдесят один год, когда я родился.
– А ваша мать?
– Ушла в мир иной полтора года назад. Она тоже была немолода. Буквально глотала книги, была председателем исторического общества. Увлекалась генеалогией. Помню, с каким нетерпением родители ждали лета. Эти месяцы были лучшими в их жизни.
– Загорали на багамских пляжах в чем мать родила?
– Не совсем, – покачал головой Кевин. – Мы все отправлялись в летний лагерь методистской церкви в северном Мичигане. Он принадлежал моей семье испокон века.
– Ваша семья владела летним лагерем?
– Да, с маленькими домиками и большой старой деревянной молельней, в которой проходили службы. Мне приходилось проводить там все каникулы, пока не исполнилось пятнадцать, а потом я взбунтовался.
– Должно быть, они не раз гадали, каким образом им удалось зачать такого сына.
– Не то слово, – вздохнул Кевин. – А как насчет вас?
– Я сирота, – небрежно, как всегда в таких случаях, бросила Молли, хотя в горле застрял комок.
