Мое самодержавное правление - страница 24



Государь, жизнь моя с сего времени в опасности, потеряв меня, ваше величество едва ли сыщете человека, которому бы случай доставил узнать эту вещь столько, сколько мне она известна.

Ежели вашему императорскому величеству не благоугодно будет меня видеть, то поручите сие человеку такому, чрез которого бы я мог смело передать все то, что на душе моей для вашего величества хранится; я намеревался открыть сие моему начальству, но по соображению обстоятельств и по мнительному моему характеру сего сделать не решился, тогда о себе осмеливаюсь ваше императорское величество всеподданнейше просить не обнаружить меня, как человека, готового во всякое время в подобных случаях быть вам полезным и тем самым исполнить долг моей присяги.

Сверх того, удалите меня вовсе из 2-й армии, куда благоугодно вашему императорскому величеству будет; позвольте присовокупить ваше величество и то, что на случай предвидеть буду я опасность, то должен буду поручить себя в покровительство генерала Рота, неподалеку от моего местопребывания находящегося.

Вашего императорского величества верноподданный

и всенижайший слуга

Аркадий Майборода,

Вятского пехотного полка капитан[88].


Из переписки императора Николая I с близкими

Марии Павловне[89]
С.-Петербург, 14 декабря 1825 г.

Молитесь за меня Богу, дорогая и добрая Мария! Пожалейте несчастного брата – жертву воли божией и двух своих братьев!

Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том провидение, и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали.

Константин, мой государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли. Я был его подданный: я должен был ему повиноваться.

Наш Ангел должен быть доволен – воля его исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня.

Молитесь, повторяю, Богу за вашего несчастного брата; он нуждается в этом утешении – и пожалейте его!

Николай
Константину Павловичу[90]
С.-Петербург, 14–16 декабря 1825 г.

Дорогой, дорогой Константин! Ваша воля исполнена: я – Император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных! Милорадович смертельно ранен[91]. Шеншин, Фредерикс, Стюрлер – все тяжело ранены. Но наряду с этим ужасным зрелищем сколько сцен утешительных для меня, для нас!

Все войска, за исключением нескольких заблудшихся из Московского полка и Лейб-гренадерского и из морской гвардии, исполнили свой долг как подданные и верные солдаты, все без исключения.

Я надеюсь, что этот ужасный пример послужит к обнаружению страшнейшего из заговоров, о котором я только третьего дня был извещен Дибичем.

Император перед своей кончиной уже отдал столь строгие приказания, чтобы покончить с этим, что можно вполне надеяться, что в настоящую минуту повсюду приняты меры в этом отношении, так как Чернышев был послан устроить это дело совместно с графом Витгенштейном; я нисколько не сомневаюсь, что в первой армии генерал Сакен, уведомленный Дибичем, поступил точно так же.

Я пришлю вам расследование или доклад о заговоре, в том виде, в каком я его получил; я предполагаю, что вскоре мы будем в состоянии сделать то же самое здесь. В настоящее время в нашем распоряжении находятся трое из главных вожаков, и им производят допрос у меня.

Главою этого движения был адъютант дяди, Бестужев; он пока еще не в наших руках. В настоящую минуту ко мне привели еще четырех из этих господ.

Несколько позже

Милорадович в самом отчаянном положении; Стюрлер тоже; все более и более чувствительных потерь! Велио, Конной гвардии, потерял руку! У нас имеется доказательство, что делом руководил некто Рылеев, статский, у которого происходили тайные собрания, и что много ему подобных состоят членами этой шайки; но я надеюсь, что нам удастся вовремя захватить их.