– Так нормально? Теперь я могу потягаться с твоей сестренкой?
– Возможно, – протянул Антон, поднимаясь с пола, – только таких все равно не берут в космонавты.
– Да плевать я хотел на твою космонавтику. Смотри, как бы сам не вылетел в астрал.
И снова зарождающуюся драку прервал учитель, но напряжение росло, и это напрягало меня просто донельзя. Хотя, по правде сказать, Антону было чхать на то, что с ним не общается мужская половина класса. А девочки ему и подавно были не нужны.
– Мне и тебя хватает, Алёнка, – улыбался он, и на его правой щеке появлялась забавная ямочка, – пошли лучше в театр сходим, м-м? – предложил он в субботу после занятий, сидя у раздевалки и переобуваясь.
– В театр? – мечтательно протянула я.
– Ага. В Пушкинском дают «Недоросль». Ты как? – улыбнулся мне Антон.
– Я очень, – закивала я в ответ.
– Отлично! Тогда завтра?
– О, завтра – это чудесно, – улыбнулась я.
– Ну и супер. Постановка в семь, я зайду за тобой к половине шестого. Пойдет? – подмигнул мне друг.
– Полетит, – рассмеялась я, и тут же смех застрял в горле, так как из-за поворота вывернул Соболевский собственной персоной и окинул нас брезгливым взглядом.
И вроде же с виду нормальный парень, ничего плохого и не скажешь, а какой на самом деле он был гнилой внутри. Это знала только я, и потому этот человек вызывал у меня острое чувство неприятия. Я органически не переваривала его всего и не понимала, отчего девчонки так заходятся в восторге, стремясь привлечь его внимание. Глупые!
Красивый? Для меня он был самым уродливым на земле!
– Боже, как же я ненавижу его, – прошептала я, когда враг номер один скрылся с горизонта.
– Похоже, у вас это взаимно, – пожал плечами Антон и поднялся на ноги. – Ладно, идем, провожу тебя и побегу на тренировку.
И мы пошли, а потом всю дорогу разговаривали об учебе, о планах на будущее, о любимых книгах, музыке и даже политике. Антон был очень умным и начитанным, а потому я все больше и больше проваливалась в наше общение, в наши шутки и совместные интересы. С ним я больше не чувствовала себя одинокой скалой, которую лупит со всех сторон штормовое море этой суровой действительности.
Мне наконец-то было кому улыбаться.
И завтрашнего дня я ждала с щемящим в груди сердцем. Театр! Боже, как прекрасно это звучало! Хоть бы все не обернулось комом.
Воскресный день, на мне простенькое, но красивое шерстяное платье кофейного цвета, а еще прическа. Мама сподобилась заплести мне две красивые косы. И я сама себе нравилась в этот день, вот прямо очень!
И почти не волновалась, когда часы пробили пять тридцать, а Антон так и не появился на моём пороге. На звонки не отвечал, как и на сообщения. Вот уже и шесть часов пробило, а потом и седьмой подкрался незаметно. И мне стало абсолютно очевидно, что никакого театра не будет.
Долго стояла и сверлила взглядом стационарный телефон, а потом подняла трубку и набрала домашний номер Карташова. Длинные заунывные гудки, а потом наконец-то трубку на том конце провода сняли.
– Алло, – услышала я детский голос.
– Привет, – замялась я, – а можно услышать Антона?
– А Антон не может подойти к телефону, – щебетала девчушка, – он лежит у себя в комнате, и его нельзя тревожить. Так папа сказал. У него кровь на губе и лбу. Из носа уже остановили. А мама сказала, что братика избили хулиганы. А ты знаешь, кто это такие, ну эти самые хулиганы?
Всхлипнула, прикрыла дрожащей рукой глаза и прошептала:
