Потом он оправил безрукавку-вест, который вчера мать подновила, восстанавливая порезанное и вытертое родовое шитьё. Конечно, металлической нити не было, пришлось пустить в ход обычную нитку, белую. Одёрнул рубашку под вестом. Проверил, не падают ли без ремня узкие штаны – не хватало ещё…
И зашагал дальше…
…Он прошёл ещё не меньше четырёх йэллов8 лесом, пока, наконец, не оказался около указателя «Кордон №9». Ниже на указателе были ещё какие-то сведения, довольно много, но Сейн не стал их читать. Он сперва жадно напился из тёмного, но чистого ручейка, звонко пробегавшего рядом с дорогой. И повернул уже на настоящую тропинку – узкую, не как дорога, но тоже наезженную. И всё-таки лес придвинулся совсем вплотную, под ногами местами стало сыровато, время от времени Сейн отводил от лица ветви. Отводил машинально, внутри всё туже и туже скручивался комок отчаянья, которое нельзя было даже разбавить злостью – злиться было просто не на кого, никто не гнал его на эту работу, кроме него же самого. Сторки всегда гордились умением владеть самими собой – но иногда оно оказывалось и проклятьем, не дававшим даже спасительно найти виновного вне себя же… Во всём, что происходит с тобой скверного, виновен ты. И слава твоих достойных поступков – тоже только тебе.
Так говорил отец.
Отец. Имел ли право Сейн теперь на воспоминания о нём?! Он скрипнул зубами и нарочно позволил очередной ветке сильно хлестнуть себя по лицу. Боль отрезвила. И почти сразу, как по волшебству, он увидел, что лес кончился, что тропинка выводит на солнечную поляну, прямо к открытым воротам, за которыми виден двор и угол дома. Над воротами висела доска с новой надписью —
КОРДОН №9
Императорский Гражданский Корпус Лесничих
Русской Империи
Стараясь больше уже ни о чём не думать, Сейн почти бегом прошёл по тропинке в ворота. И остановился сразу за ними, с невольным интересом попавшего в новое место мальчика оглядываясь.
Дом, оказывается, был небольшой, а двор – широкий, с многочисленными пристройками и даже вертолётной площадкой в дальнем конце (там под чехлом явно стояла и сама машина). Над входом (крыльцо было широким и низким, столбики, поддерживавшие навес, покрывала красивая резьба, как, впрочем, и края окон, и верх крыши) широко свисал к земле большой зелёный флаг, а на нём – видна была золотая рогатая голова какого-то животного на фоне древесного листа и надпись: «РУССКИЙ ЛЕС – РУССКИЙ ДОМ!»
И, едва Сейн рассмотрел флаг, как на крыльцо бесшумно вышел человек. И оттуда сразу посмотрел на стоящего в воротах мальчика-сторка…
…То, что землянин был когда-то военным, Сейн определил тут же и безошибочно. Стоило ему всего лишь пошевелиться и взглянуть. Одет землянин оказался просто и удобно – распахнутая на плотной рубашке рабочая куртка, широкий пояс с инструментами, пистолетом и ножом, грубые штаны, заправленные в узкие сапоги. На рукаве куртки была та же эмблема, а ниже – три четырёхконечные звёздочки, Сейн не знал, что всё это означает, у землян-военных знаки различия были совсем другими9.
Землянин смотрел молча и внимательно. И Сейн представил себя со стороны и по глазам землянина – серым внимательным глазам – понял с ужасом каким-то особенным чутьём, что тот знает об обычаях сторков. И сейчас видит перед собой труса, который пришёл продать себя в рабство, чтобы набить брюхо.
Сердце остановилось, и Сейн обрадованно подумал, что умирает. Сейчас ещё мгновение – и всё кончено, и пусть это предательство по отношению к матери и младшим, но он – он не может. Простите.
