Порой я находила эту ее манеру немного жалкой и невыносимой, а иногда восхищалась ею. Я постоянно завидовала выдержке Лолы перед лицом глупости и некомпетентности других людей. Она фантастически хорошо справлялась со светской беседой, терпеливо выслушивала чужую болтовню о неинтересных ей вещах и хвалила уродливые туфли женщин на вечеринках, точно зная, что они нуждаются в комплименте. Меня часто упрекали в раздражительности и вспыльчивости, в то время как Лола никогда ни на что не злилась. И дело было не только в доброжелательности – ее просто слишком увлекали собственные грезы и забота о том, чтобы всем понравиться. Она была одновременно самым болезненно уязвимым и поразительно уверенным в себе человеком из всех, кого я знала.
А еще Лола любила веселье и заражала им других. Она постоянно гналась за новыми впечатлениями, и затянувшееся одиночество давало ей время, чтобы превратить жизнь в непрекращающийся проект. За время нашего знакомства Лола научилась каллиграфии, фотографии и оригами, а также самостоятельному изготовлению керамики, йогурта и смеси эфирных масел. Посещала занятия по боевым искусствам, русскому языку и воздушной гимнастике. Сделала пять татуировок, вкладывая ложный смысл в каждый крошечный, ничего не значащий завиток, сменила семь квартир и два раза прыгала с парашютом. Со временем я пришла к выводу, что все это не было проявлением легкомыслия, но данью уважения своему видению жизни.
– Я вся извелась из-за того, что лето заканчивается, – сказала Лола, доставая полупустую пачку ментоловых сигарет и вытаскивая одну зубами.
– Почему ты «извелась»?
– Я расстроена, что не использовала его на всю катушку.
– Ты побывала на четырех музыкальных фестивалях.
– Я просто обязана попасть на «Горящего Человека»[18] в следующем году. – Она сокрушенно покачала головой и глубоко затянулась. Вечернее солнце отражалось от многочисленных колец на ее пальцах, сжимающих сигарету. – Ты должна поехать со мной: возможно, это наш последний шанс.
– Нет. Сколько еще раз повторять…
– Ну пожалуйста.
– Гори себе на здоровье, только без меня. И что ты имеешь в виду под «последним шансом»?
– Следующим летом я, вероятно, забеременею.
Я предполагала такой ответ, но хотела услышать его открытым текстом. Необъяснимая уверенность Лолы в точной траектории собственной жизни вызывала у меня исключительную нежность к ней.
– Скоро начнет темнеть в четыре часа, – сказала она. Я хорошо знала: когда она погружается в такую глубокую прострацию, как сейчас, утешать ее не имеет смысла. – Никому не будет до меня дела, все закупорятся по домам с семьями, поедая сыр с плесенью и суп из брокколи.
– Каждый год одно и то же.
– Разве ты не видишь? Люди не понимают, каково таким, как мы. Никому больше ничего не надо, тебя просто приглашают на ужин, и все. Приятно, конечно, но я не хочу проводить субботние вечера на диване у счастливой пары. Так ни с кем не познакомишься. Никогда не слышала, чтобы кто-то встретил любовь всей жизни в гостиной у друзей в Бромли.
– Нельзя же строить общение только вокруг возможности кого-то встретить, – рассуждала я. – Это нагоняет тоску.
– Да, знаю. Я только прошу у друзей понимания. Их поиски окончены, а мои – все еще продолжаются. Я ведь оказывала им всяческую поддержку в любовных делах. Писала стихи для их свадеб…
– Не припомню, чтобы кто-нибудь тебя об этом просил.
