– Бывает так… Не объяснить это… Разлюбили – и всё… Ничего, и без любви притёрлись… Как коллеги на работе… Чего менять-то?.. Поздно уже… Разлюбили – и всё…
– Да не всё! Не всё! Не мучьте читателя! Зачем ему за вас домысливать?!
Антон Семёнович аж задохнулся от возмущения.
– Что, у него других дел нет? Он же умную прозу читать хочет, а не заумную, как вы не поймёте это?! Если так…
Папка нечаянно выпала из его рук, листки разлетелись по полу. Они вдвоём начали торопливо их подбирать.
– …Если так к нему относиться, – продолжил на карачках свою мысль редактор, – то мы скоро не только читать – слушать друг друга перестанем!
Дверь в курилку отворилась. На пороге стояла высокая красивая женщина в строгом белом платье и недоуменно на них смотрела. Вернее, на Антона Семёновича. По Юрию же так… скользнула глазами.
– Антон Семёнович, зайдите ко мне… когда закончите здесь.
Она едва уловимо тряхнула коротко подстриженной головой и, не дожидаясь ответа, прикрыла дверь.
– Главный! – значительно произнёс редактор, с трудом поднялся на затёкших ногах, тяжело, с отдышкой задышал. – Вы, батенька, извините, что так… Не договорили мы с вами. Выкурю-ка я ещё одну, – он оглянулся на дверь, – а то неизвестно, когда у неё освободишься. Как в застенок, честное слово. А вы идите, идите, переработайте свои рассказы. А ещё лучше – в старом ключе пишите, в былинном, эпосном. У вас же замечательно получалось! Жду, жду от вас новенького…
Юрий вышел. И даже про обещанный чай не вспомнил.
Лукавил Антон Семёнович. Понравился ему рассказ. Очень! Намного больше того, что он сам написал и пробовал вставить в следующем номере. Просто… Ну, не получится пропихнуть и то, и это! Вернее, то-то пропихнётся, чего уж там, а вот своё… Одинаковый сюжет, одинаковые перипетии… Щенок – и тот есть у обоих! Язык вот только разный…
«Но не себя ж кастрировать, в конце концов! А от этой белой, без косы станется!.. Нюх на добротное у неё, как у овчарки! Как бы сейчас не раздолбала моё творение… Соглашаться надо с её поправками. Но так… будто сомневаясь. А этот, сермяжный, ничего, потерпит. Пусть вон в Интернете балуется, творит чего душа пожелает, а мы как-нибудь копеечку подзаработаем печатную. Малым тиражом. – Посмотрелся в зеркало. – Сатир, – брезгливо подумал он, глядя на своё отражение. – Животик, короткие ножки, лысинка и волосатые руки… Улыбки только глумливой не хватает…»
Расшаркался шутливо пред собой на кафеле. Втянул живот и направился к главному редактору.
«Не забыть бы, вставить… Как там у него?.. “Ничего, там рассудят…” И про солнце не упоминать…»
Тринадцать лет гениальности
Он лежал лицом к стенке и слушал громкий пьяный гомон с матерком за спиной. Скомканная простынь у лица казалась серой, грязной. Да она и была грязной: он не помнил, когда менял бельё последний раз. Полгода назад, не меньше…
От постели остро и кисло несло потом, мокрой шерстью, козлятиной. Стучали молотки в висках. И будто до сих пор продолжался пьяный сон с какими-то харями, ужасами, бестолковщиной. Цветной и страшный.
«Что же делать? – тоскливо подумал он, пытаясь забыть о «молоточках» в голове. – Что делать?.. Пусто как… Ничего впереди… И денег нет… Закончить бы книгу – я бы им всем показал!.. Мрак какой… Полтишок бы назавтра у кого-нибудь взять…»
Он попытался вспомнить, у кого можно стрельнуть денег, спутался; мысли перебрались на другое, на третье, на десятое…
