– Да. Знаете ли, обожаю провинциальный «Ар-нуво». В нём смелая фантастичность проявлена сильнее, чем в столичном. Жаль, что некому её привести в порядок. Ведь почти целая. Совсем немного надо, чтобы всё восстановить.
– А вы эстет, однако. И, поскольку здесь давно, то, догадываюсь, присмотрели кое-что из архитектуры, так сказать, с бытовой пользой.
– Вы правы. Было такое. Хоромы. Даже столковался с хозяином снять в них комнатушку.
– Да ну? – Подключилась к их разговору Татьяна Лукьяновна. – Молодчинка. Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка, веди нас туда, показывай, выказывай.
До потенциальной гостиницы оказалось, как говорится, рукой подать. Стоило только обернуться спиной к шедевру провинциального зодчества и сразу воочию узреть неожиданную оказию. «Хоромы» состояли из двух изб-пятистенок со светёлками, и сцепленных меж собой сенцами. Будто бы на манер некоего «тяни-толкая». Причём, одна из них весьма старинная, приземистая, с маленькими окнами, а другая новее и значительно выше. Выделяются недавно добавленные ещё более свежие венцы под крышей для увеличения высоты. Гости чудного села одобрительно поохали и направились туда. По ходу пришлось кое-как осилить препятствие из семейства гусей, которые цепочкой преградили путь, плотно замыкая зазоры меж собой вздёрнутыми крыльями, и водили шеями, издавая шипящие звуки. Женщины обогнули их эдакой пологой дугой, а мужчины, построившись гуськом, прошли напролом сквозь стаю, почти без ущерба здоровью. Только Дениса Геннадиевича одна гусыня больно ущипнула за мизинец.
Хозяин оказался на виду. Вполне брутальной внешности. Он сидел на крылечке и полузгивал семечки, отплёвывая шелуху прямо на штаны.
– Понятно, откуда взялись у тебя семечки-млемечки, – насмешливо произнесла Татьяна Лукьяновна на ухо Бори и прыснула в тонкий нос.
Тем временем, хозяин приподнялся со ступеньки, отряхнул шелуху со штанов и создал простодушную деревенскую улыбку.
– Милости просим к нашему шалашу, – молвил он неожиданно высоким голосом, почти фальцетом, подбегая к калитке, вставленной в естественную арку из крон роскошных яблонь.
Гости выстроились друг за дружкой, создав нечто, похожее на очередь. В голове её оказался Мирон-Подпольщик. Он, уяснив за собой первенство, наигранно и не без элегантности выставил грудь вперёд, гордо вознёс голову, сжал губы и поднял брови, создав комедийный кичливый облик. А замыкал шествие учёный-эволюционист Денис Геннадиевич. Лицо его было несколько покошенным. По-видимому, из-за укуса гусыни, да мелкой обиды на недавние обвинительные речи в его адрес. Особенно из уст предводительницы всей честной компании. Та сделала рот трубочкой и медленно покачивалась всем телом. Остальные почти ничего не выражали. Правда, Ксения исподтишка остро вонзала взор во все предметы, попадающиеся на пути, выделив увесистые краснеющие яблоки у калитки, и щёки у неё попеременно загорались да гасли.
– Здесь у меня, так сказать, покои, – хозяин указал на избу слева, – а тутошки будет начало художественной галереи, – тяжеловатая кисть руки пала в сторону правой избы. – Нам туда.
Мирон-Подпольщик, было, первым кинулся в дверь, поскольку занимал удобную для того позицию, да вдобавок относился к цеху изобразительного искусства, и в нём возник пылкий интерес к тому, чтобы сходу оценить помещение для экспозиции. Но вовремя вспомнил о вежливости, и, расслабившись, услужливо пропускал вперёд всех остальных попутчиков, получая от них улыбки. Более всех это полюбилось Ксениюшке. Она отвесила ему реверанс. Только Денис Геннадиевич посильнее скривил рот. Тем не менее, последним вошёл всё-таки хозяин.
