«Вплавь, так вплавь», – молвил про себя праздно гуляющий верхом столичный житель. Шепнул коню на ухо:
– Вплавь?
Тот сходу плюхнулся в воду, не позволив всаднику даже успеть раздеться.
На том берегу благополучный наездник спешился, вскарабкался по песчаному взлобку, вошёл в светлый лес и узрел желтоватую возвышенность. Жеребец покорно шёл за ним.
Левое бедро обжигал камешек, лежащий в кармане. Мирон достал его, подержал на полусжатой ладони. Вроде обыкновенный. Коричневато-красный. Слоистый. Меж слоёв образовалась щёлочка. Оттуда просыпалось чуточку пыли. Мокрой. И настолько тонкой, что она обволокла всю кисть руки ваятеля. Однако ему не приходило на ум, будто она его испачкала. Ну, с каменной пылью, да вообще по всему телу он давно свыкся. Не впервой, так сказать. А тут она совершенно своей оказалась. По-родственному обняла его жёсткую ладонь, словно часть собственной кожи. Скульптор не счёл её отирать.
Гора. Влезать на неё Мирон желания не имел. Обойти, что ли? Обогнул возвышенность наполовину. Действительно пещерка. Неглубокая. Нет никаких внутренних ходов. Просто ниша. Увеличенное подобие внутренности русской печи.
Когда путник зашёл в это жерло, безусловно, оставил коня изабелловой масти где-то снаружи. Побыл, побыл в пещерке, напоминающей искусственное изделие, подождал неизвестно что, но, как говорится, ничего не почувствовал. Медленно-медленно начал выбираться оттуда, похлопывая растопыренными пальцами по стенам тесного вместилища. С них ссыпался жёлтый песочек. Немного задержался в створе входа, упираясь обеими твёрдыми ладонями в края отверстия. Оглядывал внешнюю панораму и дивился тому, как она переменилась на его глазах. Светлый лес, тишина, и более ничего. «А конь»? – Мирон ощутил в груди щемящее возгорание. Двигал очи туда-сюда, отходя мелкими шажками дальше и дальше от пещерки. Лес есть. Заполнен прозрачной дымкой. Гора есть. Без единой зеленушки на ней. И дыра в рост человека. Мерцание там притемнённое. А коня нет нигде. Попробовал влезть на гору, чтоб подальше видно было. Взобрался довольно легко. Лес, лес, ни единой живой души. Никого. А тишина, – совершенно удушающая. Даже собственных шагов не слыхать. И дыхания, – тоже. И штихеля в кармане стали будто резиновыми: ни звяканья, ни шелеста. Вся эта внешняя тишина оказалась тут лишь для того, чтобы услышать внутренний голос. И он заговорил безупречно ясно. Заставил что-то вспомнить. Ну, да. Перед тем, как свернуть налево, он заметил впереди явно особый камень, плотно одетый незапамятным лишайником. Будто с надписью. Слишком старинной. Решил, что это могилка чья-то, забытая всеми, а в действительности и наверняка, то был известный всем указатель. Конечно. Он, тот самый. «Налево пойдёшь»…
И куда теперь идти? Спустился с горы, обошёл её по кругу. Тропинок нет. И, – плоско всюду. Ни тебе обрывчика, ни уклончика, свидетельствующего о низке, в котором был бы овражек, а там, впереди его плещется речка Бородейка. Лес, лес, лес, только лес. То берёзка, то осина. Всё для того, чтобы размышлять, не делая больше ничего. «Налево, значит. Камень, значит. С надписью, значит: «налево пойдёшь»… Конь, значит… Всё сходится: на самом деле коня потерял», – смекнул Мирон. И пошёл, куда глаза глядят, во всю эту прозрачность.
Меж берёзкой и осинкой, годков где-то около двадцати, обнимая гибкими руками их стволы, стояла на цыпочках девица того же возраста, слегка покачиваясь взад-вперёд. На ней не было ничего из общепринятой одежды. Только русые волосы густо ниспадали с головы до пят, волнами распушаясь по всему телу. Тоненькие ободки из тех же волос вплетённые на уровне бровей и под грудью, изящный венок из лилий, вплетённый на уровне бёдер, – охватывали эту саму собой выросшую накидку, не позволяя ей отгибаться. Девица взирала вроде бы на Мирона-Подпольщика, но сквозь него, в бесконечность. Наш городской человек, потерявший коня и заблудший средь неведомого леса, заметил поодаль ещё одну девицу, столь же облачённую. И ещё. Их было не менее дюжины. Они двинулись к нему, окружили плотным кольцом, словно захватив его в полон, да повели сквозь лес. Куда ни глянь, всюду извивы русых волос с вкраплённой в них лиловостью, под ними извивы золотистых телес, да яркие пары васильковых глаз поверх всей этой волнистости. А вверху – берёзово-осиновая блистающая листва, слегка позванивающая, а под ногами ковёр из мягкого зеленовато-матового мха, слегка похрустывающего…
