Долго, очень долго он отлавливал нужный запах упыря. Слишком много минут шнырял вдоль сливных труб Прощальной площади, слишком долго тыркался в бугорки земли над гробами возле мавзолея Последних Дней. Запах шел из древнейшей, самой глубокой части Могильного холма – катакомб и гнездилищ упырей. Испугаться сальник не мог – не был способен на такую эмоцию, – но был взволнован и замерцал от мысли бросить вызов множеству упырей разом. Упыри упорны, суровы, как старая кожа, это не мягкое, сочное человечье мясо. Ничего – с тупым ножом тоже по-своему приятно работать.
Как оказалось, не стоило беспокоиться. Его упырь не скрылся в главное гнездовище, где жило большинство городских упырей. Крысиный лаз нырял в другой склеп. Сальник рассмеялся. Найти упыря, убить – и назад к алхимикам, умолять о следующей отливке в изложнице, о новом теле. Он смел на это надеяться.
Крадучись, по пыльным мраморным ступеням в склеп. Здесь сильно пахнет кровью. Скоро запахнет еще сильнее.
Сальник повернул за угол, в другую погребальную камеру, и там обнаружил женщину. Не упыря, человека. Свет из-под тонкой оболочки сальника озарил ее. Кожа как потрескавшийся ремень, коротко стриженные волосы и алмазно-серые глаза.
Он ехидно сощурился в ее несчастное лицо, вынул нож, желая напугать, но она не вздрогнула.
– Эт ты, недоумок, всех упырей распугал? – спросила она. – Тут стало тише, чем…
Быстрый, как свет, сальник уже рядом с ней, а нож у ее горла.
– Не надо, – сказала она без следа страха в голосе. На любопытство по поводу странной женщины у него не оставалось энергии. Не она его добыча. Он собирался заговорить, задать вопрос, кого она видела, но голосовые связки растеклись пару часов назад, и только булькнул. Вместо слов показал на кровавый след и гневно махнул рукой.
– Будь другом, брось ты этого упыря и проваливай.
Взбешенный, сальник отпустил женщину и нырнул в темноту. Здесь он продвигался на четвереньках, прижимая к земле дыру на месте носа в погоне за кровью. След привел его в приоткрытую каменную дверь, и сальник вполз туда, извиваясь, пачкая край мягким воском. Далее короткий проход кончался у новой каменной двери. Тяжелой, но даже в таком ослабленном состоянии сальник должен был одолеть ее не замешкавшись. Он бросился на камень, и дверь чуточку подалась. Он учуял запах упыря с той стороны, так близко, что почти почувствовал на языке его кровь. Упырь толкал обратно, стараясь удержать дверь закрытой, но даже жилистая мускулатура упыря не могла долго тягаться с проворством и мощью сальников.
И тогда позади со скрипом начала закрываться первая дверь. Сальник метнулся, скорый, как молния. Хлестнул кинжал, чтобы отрубить женщине из внешнего склепа руку. Удар скрежетнул по броне, скрытой под ее накидкой. Она закрыла дверь, и теперь сальник оказался зажат на узком пятачке между двух усыпальниц.
Он перескакивал от одной двери к другой, ломился в обе, бил плечом, испытывая силу противников на той стороне. Упырь послабее, решил он, и подналег на его дверь. Он кидался на дверь снова и снова, но упырь стоял не шелохнувшись. Пламя сальника убывало, желтело, тускнело. Каменная дверь воздухонепроницаема – пришла к нему последняя мысль.
Затем пламя погасло, и сальник замер восковой статуей, безжизненной, как любой другой труп в Могильнике.
* * *
– Итак, лишь то для нас важно, что́ мы станем спасать из горящего дома. Только в минуты беды и отчаяния мы понимаем, что для нас поистине ценно.
