Эладора строчила в записной книжке.
– Ровно… полдень.
– Я разговаривала?
– В некотором роде. В основном несла чушь. Я все записала.
– Дай посмотреть.
Эладора отдернула блокнот.
– Сначала пусть посмотрит профессор Онгент.
Сейчас нету сил спорить.
– Замечательно.
– Ты что-нибудь видела? – Перо Эладоры дрожало.
– Целый хор картин… в основном про церковь. Почему я вижу церкви?
– Боги зовут скиталицу домой, – предположил Мирен. Первый раз он заговорил при Кари. Голос у него писклявее, чем она ждала, моложе и со смешинкой.
– Сомнительно как-то. – Кари подняла глаза на Священный холм. Лучи солнца ослепительно отражались от белого мрамора трех великих соборов, закружилась голова. Невыносимо представить обратный путь в университет той же дорогой.
Мирен помог ей привстать. Она привалилась к нему и позволила довести себя до кафе на углу. Эладора заказала всем троим, и от еды стало лучше. Кари сожрала все до крошки. Эладора элегантно обкусала сэндвич и половину оставила на тарелке. Мирен свою порцию расчленил: отделил мясо, хлеб и наполнитель, распихал по тарелке так, чтобы составные элементы лежали поодиночке и не соприкасались – а потом съел все по очереди. Кари своровала остатки у Эладоры и тоже проглотила. Через какое-то время она более-менее почувствовала себя собой.
– Пойдемте обратно к университету, – настойчиво молвила Эладора, поднимаясь со стула. Подскочил кто-то из обслуги, и она оплатила счет монетой, которой хватило бы Кари на взнос за свою половину Шпатовой квартиры за бо́льшую часть месяца.
– Не сразу, – сказала Кари. И двинулась на спуск, через Дол Блестки, выбрав кружной путь домой, лишь бы подальше от кошмаров Священного холма. Эладора поспешала следом, пугаясь опасных улиц, как прибитый щенок. В страхах родственницы Кари черпала злорадное удовольствие – с Мойки Эладора улепетывала бы с криком. Мирен шел на расстоянии от них, блуждая в собственных мыслях.
Они выбрались на улицу Философов, главную дорогу района, и толчея здесь сгустилась. По улице громыхала вереница повозок. На борту каждой – знак гильдии алхимиков. Красные флажки предупреждали об опасности, и народ расступался, пропуская повозки, подобно тому, как тает тонкий лед, стоит поднести раскаленное железо. Кари почудился странный отголосок того, что нашло на нее под звон церковного колокола. Повозки накрыты, но она догадывалась, что в них – обугленные обломки и горелые доски Палаты Закона. Точечные ранки на лице начало жечь, а из желудка поперла болезненная дурнота.
Эладора оторопело уставилась на нее.
– Чего?
– Ты плачешь, – ответила Эладора. Кари дотронулась до щеки. Щека оказалась мокрой, по ожогам и шрамам текли соленые слезы. Она годами не плакала, тем более так. Это похоронное шествие, подумалось ей, и пришлось против воли посмотреть на телеги, чтобы напомнить себе: на них везут мусор, а не тело того, кто ей дорог.
Как будто у нее были те, кто ей дорог.
Повозки проталкивались через толпу, размеренно проезжали Дол Блестки в направлении квартала Алхимиков. Его дымовые трубы и охладительные башни поднимались над мысом сваленного в залив камня. Тучи желтого дыма нависали над башнями и отражались в илистых водах бухты. Новые городские храмы промышленности, соборы более грандиозные и величавые, чем те хлипкие часовенки наверху Священного холма, затмевают богов Хранителей. Вспыхивает флогистон. Шипит кислота.
