– Ой, Лилия Алексеевна, мне бы такую невестку.
– Что же поделаешь, Ксения Федоровна, Саша (брат мой старший) женат, а Валера еще молод.
А до этого, в седьмом и восьмом классах, я был влюблен в одноклассницу – Милю Жарикову, двоюродную сестру Валеры Жарикова. Мать тогда еще работала на стройке – ремонтировали жилой дом, в котором нам тоже довелось немного пожить. Этот дом называли голубятником; он был двухэтажным, правда, второй этаж был вдвое уже первого. В летние каникулы я чуть ли не каждый день приходил на работу к ней и таскал вместо нее носилки с раствором. Работавшие с ней женщины хвалили меня и завидовали: какой, мол, хороший сын у тебя, Ксеня. Мать, пока я таскал носилки, демонстративно усаживалась в сторонке, перекусывала тем, что я приносил из дому, жмурилась от удовольствия. Но она и ее подруги не знали, что мои хождения сюда и помощь вызваны, главным образом, тем, что со второго этажа «голубятника» хорошо просматривался дом и двор, где жила Миля. Я упорно ждал, когда Миля выйдет во двор. Однажды она вышла с бельем и долго развешивала его. Она была в легком платьице, и когда тянулась с наволочкой или простыней к веревке, приподнималась на цыпочки, платьице оказывалось выше колен, и я не мог насмотреться на это чудо. Наслаждаясь, я как-то застрял на втором этаже; снизу мать спросила, где я. Мне почему-то показалось, что мой истинный интерес разгадан, и я скатился с носилками вниз.
– Устал? – переспросила мать.
– Да нет… В глаз что-то попало, – соврал я.
– Ну-ка дай, посмотрю.
«Смотрела» она обычно так: кончиком языка обшаривала глазное яблоко, соринка прилипала к языку. На этот раз я отказался:
– Не надо, прошло.
Когда в очередной раз вместе с напарником поднялся на второй этаж к каменщикам, Мили уже не было. Мать впряглась в носилки сама, я минут пять-десять подождал у окна. На душе было светло, но и печаль затаилась где-то рядом, и не то чтобы точила душу, а будто бы трогала ее, легко касалась того, чего и не надо было бы касаться. Конечно, я тогда не знал и не догадывался о том, что это не любовь, а всего лишь влюбленность, что это чувство вдохнул в нас сам Господь Бог, что никому и никогда не разгадать Божьей тайны, почему Он это сделал. Но какое томление испытывает юноша, становящийся мужчиной! И какая великая услуга оказана роду человеческому! Жаль, что с годами мы грубеем и удаляемся из чистого мира грез и представлений о женщине.
Два стакана вермута и поцелуй
Кто-то придумал построить первый квартал поселка Шерловая Гора в виде серпа и молота. «Серп» – десятка полтора двухэтажных деревянных домов, расположенных по дуге, а три изображали рукоять серпа. На роль молота претендовал тот самый «голубятник», из которого я выслеживал девочку Милю. Но вскоре поселок стал застраиваться споро и капитально. Сначала выстроили большой квартал кирпичных двухэтажных восьмиквартирных домов с центральным отоплением и водоснабжением, а вскоре принялись и за пятиэтажные, в которых пустили и горячее водоснабжение. В те годы ни один горняцкий поселок Забайкалья не развивался такими темпами, как Шерловая Гора. Даже знаменитый Балей, где добывали золото. Наверное, очень большая нужда была в олове. Правда, молва связывала бурное развитие Шерловой и со знакомством и даже дружбой директора оловокомбината Шестакова с министром цветной металлургии СССР. Говорили, что они вместе учились в институте, жили в одной комнате общежития. Так или не так, а на развитие комбината и поселка были отпущены огромные средства. Помимо тепловой электростанции и жилых благоустроенных домов была построена мощная обогатительная фабрика, где олово извлекали по передовой тогда технологии.
