Молочная даль - страница 38

Обезболивающее, таблетки для поддержания метаболизма, успокоительные… порой Михаилу казалось, что его запасов хватит на небольшую деревушку.

«Я живу с девяностолетним стариком – вот о чем иногда думал мужчина, рассматривая этикетки на упаковках с лекарством – И боюсь какая-то часть меня уже приняла смерть старика. Окончательно и бесповоротно.»

Костя становился стариком, который был столь немощен, что передвижение на инвалидном кресле стало обыденностью, а ходить под себя – нормой. Это был старик, который и пожить-то толком не успел, но при этом хлебнул достаточно горя. Старик, который по иронии судьбы проживет еще слишком долго, достаточно долго, чтобы успеть состариться заново. Старик, который только и делал, что страдал.

Костя действительно страдал. Страдал, как страдают солдаты, прошедшие войну и просыпающиеся каждую ночь от ужаса той бойни, что им когда-то пришлось пережить. Тело пронизывала неисчезающая фантомная боль, в то время как разум, раз за разом калечился под гнетом болезненных воспоминаний. Константину посчастливилось никогда не видеть ужасов военного времени, однако не было ни дня, чтобы он не заглушал ужасы своей маленькой войны со своим собственным телом. С телом и тем миром, что теперь никогда не будут прежними, потому, как сражение Кости еще не окончено. И Михаила медленно убивала мысль о том, что это сражение не кончиться.

Никогда.

Закончив с приемом таблеток, Ольга поднесла Косте стакан с прохладной водой. Судорожно осушив содержимое стакана, по уголкам губ юноши небрежно потекли небольшие струйки жидкости. Заметив это Ольга одним профессиональным движением выхватила пару салфеток из металлической салфетницы, стоящей в центре стола и впитала последние остатки воды. Михаилу хватило одного взгляда на Костю, чтобы понять, как сильно его сын был смущен. Ольга была знакома с Константином вот уже как полгода, но даже сейчас юноша смущался как на первом свидании. Нет, это было нечто большее, чем простое смущение. Костю унижало все то, что отныне за него приходиться делать другим. Но теперь унижение было частью его жизни и Михаил, когда-то осознав свое бессилие, просто смирился. В конечном итоге от него уже ничего не зависело.

Пожав плечами, мужчина посмотрел на сына с выражением лица, говорящем нечто вроде:

«Прости приятель, но тут я бессилен.»

И тут же про себя добавил:

«Зато перед тобой, нагнувшись, стоит очаровательная девушка и делает все, что тебе нужно. И если ты достаточно будешь наглым, чтобы перевести взгляд на ее бюст, то твое смущение приобретет совсем иной оттенок.»

Конечно же, вслух такого Михаил бы никогда не сказал. Все-таки такие шутки могут быть восприняты не слишком радушно, как со стороны Ольги, так и со стороны Кости.

Особенно со стороны Кости.

Михаилу всегда казалось, что они с сыном слишком разные. Во всем, по мнению мужчины, что шло помимо кровных уз между ним и Костей расстилается огромная пропасть.

«Ты состоишь на половину из моей спермы и крови, но едва ли за день в наших головах пролетит и одна крошечная общая мысль.»

А может быть такое ощущение у Михаила складывалось из-за того, что теперь они с сыном не общались и вовсе. Не хватало эмоций и… моральных сил. Да и физически общение стало почти невозможно. По крайней мере чувствуя за собой вину, отец утешал себя именно так.

Сам Михаил был весьма среднего роста. Он был широк в плечах, имел не самое худощавое телосложение. Должно быть уместнее всего к его фигуре подошло бы слово «жилистый». У Михаила были темные, густые и всегда взъерошенные волосы. На самих волосах, однако, уже проглядывалась легкая седина. Особенностью мужчины были его большие карие глаза. Они были выразительные, с длинными ресницами. Его глаза постоянно обманывали окружающих, заставляя их думать, что он вечно чем-то напуган или встревожен.