– Во-первых, ветра сейчас нет. Во-вторых, ни снега, ни мороза не было уже два дня, а на счет того, что закончился срок службы, то это уже точно не про этот случай. Здесь меняли провода неделю назад. Сам видел.
– Тогда что это?
– Да мало ли.
– Э, люди, поделитесь со мной своими предположениями, – перебил наши размышления юноша, наконец выкарабкавшись из снега.
Что-то вновь щелкнуло, зашипело и стало приближаться. Оторвался второй и последний провод, но на сей раз летел не так, как первый, а под совершенно другим углом и направлялся к Алексею. Он опять погрузился в снег и ругался уже достаточно основательно, указывая каждое имя в отдельности, но, когда у самого носа пролетел искрящийся провод, он замолчал и долго лежал с широко открытыми глазами. Через минут пять юноша пришел в себя, вылез из сугроба еще раз и посмотрел на оставшуюся полосу на снегу.
– А это тогда что? – спросил я у Сани.
– Кабель был.
– А теперь?
– Теперь его нет.
– Знаю.
– А чего спрашиваешь?
– Я о другом.
Он задумался.
– Ты считаешь, что это то, что было…
– Я ничего не считаю. У меня только предположения.
– Народ, слушай, кончай базар, а то мы так до рынка никогда не дойдем. К тому же, если будем здесь стоять, то вероятность того, что нас может пришибить током, намного больше. И вообще, нам пора!
Всю дорогу Алексей трещал как сорока, выдвигая разнообразные версии случившегося. Сначала мы слушали внимательно, но потом потеряли к нему всякий интерес и думали о своем, временами поддакивая и бросая одну-две фразы. Все равно этот случай ну никак не укладывался в голове. Что это? Почему? По какой причине? Одни вопросы. Ответов – ни одного.
Проходя мимо одного из подъездов, я увидел следующую надпись: «Бомжам ходу нет!» «Как же, раскатали губу, им эти ваши записи глубоко по колено. Написали уж тогда хотя бы: «Не входить! Клопы!» – умно и с подвохом, а так…» Я усмехнулся и, загромождая себе голову всем этим хламом, не заметил, как мы остановились. Подняв голову, я увидел… Да, конечно же, это всем известная Вероника. Я невольно улыбнулся девочке и посмотрел на отставших.
– О, Валюшка, здоров! Не ждал тебя увидеть! – произнес Сашка.
Та подошла к нему, чмокнула в щечку и сказала:
– Привет-привет. Если ты забыл, то я живу в этом доме.
Я полностью застыл, ничего не соображая. Какая Валюшка? Он что, тушенки переел? Мои остекленевшие глаза проходили взглядом насквозь Александра. В голове отчего-то зашумело, в ушах засвистело, а рот самопроизвольно чуть приоткрылся.
– Какая Валя? Саня, это ты? – обратился я к юноше. – Раскрой глаза! Это же Вероника! Вероника Колошина – участница циркового коллектива! Что с тобой? Неужели помрачнение рассудка?
– Какая я тебе Вероника? Ты что хлебал этой ночью?
И она посмотрела на меня так, как если бы я был мировым рецидивистом и шпионом разведки «Нато».
Девочка подошла ко мне, застывшему и не в понятках блуждающему по мыслям и залепила такую пощечину, что, если бы не мое каменное состояние, голова давно улетела бы в кусты. С кислым выражением лица я заглянул ей в глаза, потом посмотрел на Сашку и сказал, мысленно благодаря Веру… э-э-э, Валю… Веру, ну кого-то из них за то, что та вывела меня из глубокого помешательства.
– Так это не та, о которой я да этого думал?
Оба юноши покачали головой.
Я взялся за голову и понял, что сошел с ума. Если пошли раздвоения личности, то все – крышка. Теперь одна прямая дорога в сумасшедший дом. Рассудок помутился, сознание стало затуманиваться, голова распухла, как у трупа, пролежавшего в воде три недели, ноги подкосились, и я понял, что падаю. Единственное, что я помню после этого, так это то, что меня кто-то куда-то нес, причем в сплошной темноте – похоже, мешок для верности одели – кусался видимо. Где-то кто-то говорил, но хотя меня и пинали, в сознание я так и не пришел.
