Случайный гость, попавший в черту города, где в драматическом театре служит Арина Юрьевна Метёлкина, и вовсе не имел возможности узнать, куда его, собственно, занесло. Как говорится, «кто успел, тот и съел»: не успел он обратить внимание на блестящую вывеску станции, значит, быть ему в неведении, потому как затянет, засосёт его провинциальное, прошловековое какое-то спокойствие и оцепенение, яко топкое болото.
Не поняла этого и Вероника Александровна, миновав парадный фасад. Долго глядела она, оказавшись на заднем привокзальном дворе, на косо прибитые буквы названия, в котором отсутствовало, по меньшей мере, литеры три. То ли они были унесены когда-то сильным ураганным ветром, неожиданно ворвавшимся в сию тихую заводь, то ли сбиты местными хулиганами, то ли... Да кто ж теперь скажет, куда они подевались?! Размышлять над этим – только время терять.
Итак, как назывался город в действительности, теперь уж вам вряд ли кто скажет, да это, в сущности, и неважно, поскольку он, как и вокзал, был одной из многочисленных копий точно таких же вот городков, каких пруд пруди в центральной полосе нашей многострадальной Родины. Многие известные и уважаемые писатели на протяжении ста пятидесяти лет называли их по-разному – и Глупов, и город N, и Энск, но, поверьте, речь-то шла об одном-единственном граде!
У нас он именуется престранно по причине сбитых местными хулиганами или унесённых ураганом букв. Первая была, несомненно, «о». Следующая отсутствовала. После пробела шла «с». Потом следовали ещё две утерянные загадочным образом литеры. Завершалось это название окончанием «рань», «н» из которого грозила свалиться не сегодня-завтра.
– Аврор! А что это за город такой?! Осрань какая-то! А? Это что за Осрань такая?
– Это смотря как произнести! С какой интонацией! Ник! Вот ты мне скажи! Как можно променять Москву на какую-то «срань»? Вот как мне это расценивать? А? – возмущалась Аврора Владимировна, злясь на дочь, которая ради чистого искусства пожертвовала всем – столицей, матерью, даже замуж не желает выходить и детей рожать, дабы не испортить карьеры.
За вокзалом, на забетонированной посреди леса площадке, стояла одна-единственная машина, не имеющая ничего общего с такси. Это был ржавый «Москвич-412» неопределённого, многослойного цвета: из-под основного псиво-серого кое-где проглядывал жизнерадостный апельсиновый, кое-где травянисто-зелёный, бампер же был слегка тронут траурной чёрной краской. Никаких характерных «шахматок» на этой необычной колымаге не наблюдалось – ни по бокам, ни спереди, ни сзади. Вывески, что это действительно такси, тоже нигде не было. Лишь концы синей изоляционной ленты развевались ветром на дверцах.
– Это что, и есть местное такси? – подозрительно пробасила Бубышева, прижимая сумку к груди.
– Сейчас спрошу, – и Аврора Владимировна, подлетев к странной машине, постучала в водительское окошко. Дверца немедленно открылась. На улице появилось... появился... очередной феномен.
«Феномен» был маленького роста – не более ста пятидесяти сантиметров, с горбатым синюшным носом в рытвинах и глазами «в кучку»... Но даже не его нос, не глаза и не рост поразили приятельниц, а странного вида фетровая шляпа. При виде её возникало впечатление, что «таксист», прежде чем надеть её, вдоволь насиделся на ней, после чего чуть ли не с мылом натянул на голову – будто напальчник на яблоко; поля же этого головного убора ни с чем иным, кроме как с пропеллером, поверьте, сравнить было невозможно.
