Сейчас короб поставили прямо, и калека мог, как все, смотреть через бойницу. Бо́льшая часть его веса приходилась на широкую лямку, которая охватывала грудь и уходила под мышки. Обитый мягким валик между ногами служил дополнительной опорой. Вульфгар старался держаться на забинтованных культях.
– Я служу предостережением, – громыхнул густой бас, который жутко было слышать от такого коротышки. – Когда-нибудь послужу и отмщением – за все, что сделали со мной язычники.
Остальные промолчали. Они знали, сколько шума наделал изувеченный тан восточных англов, и помнили его почти триумфальное путешествие, когда он, опережая армию, останавливался во всех деревнях подряд и рассказывал керлам об участи, которую уготовили враги им и их женщинам.
– Что толку от этих стычек? – уныло спросил король Элла.
Катред наморщил лицо, подсчитывая:
– Не задержали. Перебили мало. Заставили их сплотиться. Может быть, даже закалили. Их все равно восемь тысяч.
– Мы можем собрать в округе половину от этого числа, – возразил архидиакон Эркенберт. – Мы не восточные англы. В самом Эофорвике живет две тысячи пригодных к ратному делу мужчин. И мы сильны поддержкой небесного воинства.
– Вряд ли нам этого хватит, – медленно проговорил Катред. – Даже если нас будет три к двум, это только выглядит красиво. В бою на равнине получится один к одному. У нас есть воины, ничуть не уступающие викингам, но их мало. Если выйдем за стены, обязательно проиграем.
– Значит, не выступим?
– Будем держать оборону. Им придется лезть на стены.
– Они разорят наши владения! – возопил Эркенберт. – Вырежут скот, заберут в полон молодежь, вырубят фруктовые сады! Сожгут урожай! Хуже того, до Михайлова дня не будет никакого оброка с церковных земель. Никто еще не заплатил. Деревенские и так прячут деньги в чулках и кубышках, а если увидят, что власть прячется за стеной и не защищает их от грабителей, согласятся ли они платить? – Он театрально простер руки. – Случится неслыханное бедствие! Все Божьи обители в Нортумбрии разорятся, и слугам Господа придется голодать!
– Не проголодаются, если лишатся годовой ренты, – проворчал Катред. – Из прошлогодней сколько вы припрятали в монастыре?
– Есть другой выход, – произнес Элла. – Мы можем заключить с Рагнарссонами мир. Предложим дань, скажем, это вира за их отца. Выкуп должен быть крупным, чтобы они соблазнились. На каждого викинга в Нортумбрии приходится десять дворов. Десять крестьянских хозяйств в состоянии откупиться от карла. Десять танских хозяйств могут откупиться от одного знатного. Может, кто-то и не захочет, но, если сделаем предложение публично, нас поддержит большинство и заткнет несогласных. Будем просить перемирия на год. Они непременно вернутся, но за этот год мы натаскаем всех, кто способен держать оружие, и они выстоят хоть против Ивара Бескостного, хоть против самого дьявола. Тогда, пожалуй, и выйдет три к двум – как думаешь, Катред? Да если и один к одному, все равно у нас будут шансы на победу.
Здоровяк озадаченно крякнул:
– Смело сказано, повелитель, и замысел недурен. Мне по душе. Вот только… – Он распустил поясной кошель и вытряхнул содержимое на ладонь. – Посмотри на эту дрянь. Я продал коня, когда был на юге, и получил лишь несколько приличных серебряных пенни. Остальное – подделка со здешнего архиепископского монетного двора; в основном свинец, если не медь. Не знаю, куда подевалось серебро, у нас его прежде было полно. В последние двадцать лет по всему северу его все меньше и меньше. У нас-то архиепископские деньги в ходу, но южане их не берут, и приходится расплачиваться товарами. Неприятельская армия эти деньги не примет, уж будь уверен. А медовыми сотами да зерном от нее не откупишься.
