Пусть на нем и были штаны, остальное тело состояло из шерсти, мускулов и когтей. Изменивший облик комиссар по размерам ничуть не уступал зомби. Так вот откуда такое спокойствие. Темно-серый получеловек-полуоборотень – словно оживший ночной кошмар. Рядом с ним Сабина небрежно прислонилась к патрульной машине и общалась с другим полицейским. К тому моменту улица кишела мигалками и офицерами. А Мона с облегчением нырнула в объятия Бальтазара.
Извинения зомби-великана звучали неразборчиво, но искренне. У него на удивление хорошо сохранилась инстинктивная память, которая, вероятно, даже не принадлежала ему. В принципе, ни одна часть его тела не сочеталась с остальными: настоящее лоскутное одеяло из немертвых конечностей и плоти. Мозг, скорее всего, родился задолго до промышленной революции, потому что его пугали машины. Сгорбившись, великан сидел на асфальте перед мясной лавкой, обхватив руками огромные ноги.
Пешеходную зону до сих пор заливал голубой свет мигалок. В ряд выстроились громадные автомобили-тяжеловозы, до краев загруженные зомби. Мало у кого из нежити имелись при себе документы, даже живые их постоянно забывали. Пока всех допросят, пройдет целая вечность.
– Это швы? – спросила Мона, указывая на «узор» вдоль линии роста волос.
– Это настораживает. – Сабина кивнула и снова достала блокнот. – Давно у нас таких не было. У него даже две разные ноги.
– Рррва, рррва, – подала голос свинка, барахтающаяся в переноске-слинге у Моны.
Естественно, Бальтазар не захотел оставлять Тиффи одну в кабинете: за пару минут его отсутствия она слопала как минимум одну диванную подушку.
– Да, кажется, что он рваный, – пробормотала ведьма и чмокнула демоническую хрюшку в лоб. Потом со вздохом обняла любопытную малышку, чьи пушистые лапки уже тянулись к зомби.
Бальтазар накинул плед на плечи Моне и теперь разговаривал с Ван Хельсингом в нескольких метрах от нее. Комиссар вернулся в человеческое обличье, но выглядел слегка потрепанным. Кто-то из коллег одолжил ему форменную куртку. Бальтазар, казалось, был полностью погружен в разговор, но Мона надеялась, что это не затянется надолго.
Единственное, чего ей хотелось, – просто уйти отсюда. На нее навалился запоздалый стресс, пережитый за последние несколько часов. От свинцовой усталости слипались веки, а при одной мысли о том, что сейчас придется сразу заступать на смену в музее, внутри все сжималось.
– Какая грязная работа. Только посмотрите на его большие пальцы, – заметил Борис.
Мона растерянно повернулась.
Борис указывал на две левые ладони здоровяка:
– Зачем кому-то рисковать и пытаться одушевить подобный эксперимент?
А вот это хороший вопрос – один из тех, которые не дадут Моне уснуть, несмотря на ужасную усталость. Она со стоном потерла шею.
– Туман, демоны-слизни… Никаких сомнений: это дело рук Носдорфов. Они собирались пробудить здесь чудовище Франкенштейна. Но почему здесь? Почему не в каком-нибудь другом – более надежном – месте? У нас же полно кладбищ.
– Ни на одном кладбище нет столько нежити, сколько ее собирается на торговой улице, – заметил подошедший Бальтазар. – Я как раз сообщил Мартину последние сведения. Помните пропавшие из ада души некромантов? Одна из них принадлежала древней мастерице, имевшей талант к работе с особенно старыми трупами. Носдорф никогда в одиночку не подготовил бы настолько сложный ритуал.
