Монах улыбался. Улыбка искривляла страшный шрам на щеке, смотреть на него было неприятно и неловко.
– Я наблюдаю за вами уже давно. Увидев Вас в Гефсиманском саду, я не поверил своим глазам… Чтобы убедиться, прошел вместе с вами в русскую церковь Марии Магдалины, потом в церковь Бога Отца. Простите меня, я был вынужден прислушиваться к вашим разговорам с женой и убедиться, что это вы. Вслед за вами я вошел в Старый город через Яффские ворота, и уже хотел окликнуть Вас, но кто-то отвлек меня, и вы потерялись из виду. Я был уверен, что вы прошли к Стене Плача, ее не минует ни один человек, приезжающий в Иерусалим. Удивительно, но я не увидел вас ни на Дороге Скорби, ни у храма Святой Девы Марии. Наконец я догадался, что мимо Храма Гроба Господня вы вряд ли пройдете, но если уж и тут не придется увидеться – на то воля Господня.
Анатолий Петрович слушал монаха со все возрастающим удивлением. Не было среди его знакомых ни монахов, ни священнослужителей. Так кто сейчас перед ним? Вряд ли это шутка. Кто здесь может подшутить над ним? Даже его близкие не знают, что они с женой здесь. Поездка в Тель-Авив была настолько стремительной, что о ней не говорилось никому. Так кто этот человек?
– Вижу, вы меня не узнаете.
– Не узнаю.
– Вспомните Лучегорск, механосборочный цех, смертельный случай…
– Такое нельзя забыть. Все годы, что я проработал на стройке, смертельных случаев было несколько. Они как рубцы на сердце – и хотел бы забыть, да не сможешь…
– А Сашу Петрова помните? Мастера?
– Сашу Петрова помню.
– Неужели я так сильно изменился?
– Вы Саша Петров?
Монах утвердительно кивнул.
– Чудеса…
– А в чем чудеса? Тридцать лет миновало, немудрено, что вы меня не узнали.
Они прошли вдоль лестницы, ведущей на Голгофу, и оказались во дворе храма. Чтобы поддержать разговор, Анатолий Петрович показал на открытые ворота церкви.
– Удивительное дело, вот этот храм – главная святыня всего христианского мира. Но если говорить откровенно, этот мрачный зал угнетает, давит на психику.
– А для меня все здесь – легко и покойно. Ну, теснота, конечно, но она ведь оттого, что церковь делят между собой несколько общин. У каждой здесь свои часовни и алтари, каждая служит по собственному распорядку. Даже здесь, – он обвел рукой маленький дворик, – стоят церкви чуть ли не всех христианских конфессий. Посмотрите, вот Эфиопский комплекс: монастырь – копия африканской деревни, а ее двор и часовня расположились прямо на своде храма Гроба Господня. С этой стороны – Александровское подворье, вот городские ворота, через которые переступил Иисус на пути к месту казни.
– Я вижу, вы все здесь изучили.
– Да, я уже был здесь однажды. Много слышал и прочел об Иерусалиме и его святынях. А в этот раз все обошел, каждый камушек ощупал. Когда-то о такой поездке не мог и мечтать. Но в любом случае, такая поездка всегда чудо. Вы не были в Вифлееме?
– Увы.
– Жаль. Я побывал там. Вифлеем в Палестине, он отделен от Иерусалима десятиметровой бетонной стеной. Тяжкое впечатление. Но все забывается, когда видишь Храм Рождества, пещеру, знакомую по открыткам: рождественский вертеп, кругом тихая радость, нежность, умиление. Единственная в мире икона Божьей Матери, на которой она улыбается. Усталость, переживания – все исчезает и растворяется. Эта улыбка понятна без единого слова: женщина спасается верой в Бога.
– Смотрю я на вас и ни одной знакомой черты не нахожу.
