Монархи-долгожители - страница 31

Это прозвище подходило Людовику XIV и по многим другим причинам. Современники в своих воспоминаниях и переписке нередко упоминали о его доброжелательности, заботливости, галантности, благовоспитанности и необыкновенном внешнем шарме. И хотя настоящие чувства этого монарха чаще всего были скрыты за ширмой учтивости, в нем видели человека солнечного и ласкового со всеми. Такому восприятию способствовала и притягательная внешность короля. Несмотря на свой небольшой рост, вынуждавший его носить высокие каблуки, он был статен и пропорционально сложен, имел представительную наружность. Природное изящество сочеталось в нем с величественной осанкой, спокойным взглядом и непоколебимой уверенностью в себе.

Сохранилось немало примеров великодушия Людовика XIV. Одним из них является визит короля к раненному на поле боя маршалу де Виллару в 1709 году, после битвы при Мальплаке. Оно помогло его скорому выздоровлению и воодушевило на новые сражения. Людовик XIV был обходителен и доброжелателен не только с людьми знатного происхождения – полководцами, министрами и принцами, но и с выходцами из третьего сословия – артистами, камердинерами, слугами. Аббат де Шуази писал: «Король любит нежно тех, кто ему служит и находится рядом с его персоной… Он их осыпает своими милостями так, как будто они постоянно нуждаются. Если они ошибаются, он к ним относится по-человечески; а когда они ему хорошо служат, он обращается с ними как с друзьями». По свидетельству Сен-Симона, Людовик XIV «ни разу никому не сказал чего-нибудь обидного, а если ему приходилось сделать замечание, выговор или высказать, что бывало крайне редко, это всегда произносилось достаточно благосклонным тоном, очень редко – сухим, никогда – гневным. Не было человека более учтивого по самой своей природе, умевшего лучше соизмерить учтивость с рангом других, подчеркивая тем самым их возраст, достоинство, сан. Это различие очень тонко проявлялось и в том, как он здоровался и принимал поклоны входящих или выходящих придворных. Он был великолепен, когда совершенно по-разному принимал приветствия на театре военных действий и на смотрах». А знаменитая писательница мадам де Севинье писала, что умение уговаривать и располагать к себе людей у Людовика XIV сформировалось еще в детстве. Даже в страшные годы Фронды, будучи ребенком, Людовик XIV «привлекал души и подчинял их себе».

Особенно Людовик XIV уважал и выделял среди своего окружения тех, кто умел молчать. Таких подле него было только двое: канцлер Поншартрен и камердинер Александр Бонтан. С последним король провел бок о бок сорок лет своей жизни. Между Людовиком и камердинером был настоящий симбиоз: когда в августе 1686 года король заболел четырехдневной лихорадкой, Бонтан тоже слег с нею. По словам маркиза де Сурша, Людовик «нежно о нем заботился в течение всей его болезни», а когда в 1701 году с камердинером случился апоплексический удар, приказал, «чтобы ему о Бонтане докладывали, где бы он ни находился». Эта дружба, такая неравная в социальном положении, как нельзя лучше характеризует короля как человека милосердного, отзывчивого, проявлявшего постоянную заботу о ближнем.

Особенно много друзей было у короля среди людей искусства. Он не только «коллекционировал» таланты, щедро платя за их творчество, но и дарил им свое расположение, которого некоторые придворные не могли добиться от него десятилетиями. Именно так складывались отношения Людовика XIV с корифеями французского музыкального и театрального искусства Жаном Батистом Люлли, Жаном Расином и Жаном Батистом Мольером. Люлли отдал королю 33 года своего творчества. Он сочинял для него танцы, написал музыку к 20 балетам, в которых тот принимал участие, а также великолепное произведение, посвященное Апполону. По сути, именно он вывел на сцене величественный образ «короля-солнце». Людовик XIV не остался перед ним в долгу: создал для своего главного музыканта Королевскую академию музыки, предоставил ему такие материальные и финансовые возможности, каких за всю историю не имел в своем распоряжении ни один композитор, стал крестным отцом его старшего сына. «Король-солнце», как ни один другой правитель, следил за сочинением всех крупных произведений Люлли – от выбора сюжета до репетиций. А еще прощал ему все выходки, дерзкие слова и чудовищные требования, правда, до поры до времени. Незадолго до смерти композитора король охладел к нему и даже отнял у него подаренный ранее театр.