– А если нужна России истинная вера, то ни к чему было на Собор волка в овечьей шкуре пускать, – тихо, но твердо произнес до сих пор молчавший «иосифлянин» епископ Серафим. – Прочь, оборотень!
– Я гонимый священник Катакомбной Церкви! – взвизгнул вдруг тот, на «овечью шкуру» кого намекнул Серафим. – Меня хиротонисал епископ Вениамин! Я в лагерях сидел за веру! – из груди иеромонаха Лазаря вырывались хриплые, клокочущие звуки. Лицо его побагровело, нос хищно изогнулся, и монах Владимир с ужасом припомнил свой давешний сон: филин, стремительно пролетающий над ним и кашляющий ему в самое лицо.
Владимир невольно содрогнулся и с тревогой посмотрел на Ферапонта. Но иеромонах хранил абсолютное спокойствие, и Владимир тут же устыдился своих чувств и заставил себя дышать ровно и медленно.
– Ты, Федя, не шуми, – повелительно взмахнул рукой епископ Владимир на нервически подергивающегося худосочного Лазаря. – Сядь и объясни-ка нам, какую ветвь Катакомбной Церкви ты представляешь.
«Почему Федя?» – мелькнуло в голове у Владимира. Он было снова взглянул на Ферапонта, но тот лишь заговорщически подмигнул ему и тут же снова сделал серьезное лицо.
– Я представляю заграничную ветвь гонимой истинно-православной церкви, – тоненьким голоском пропищал весь красный Лазарь и тихо сел на лапник.
– Дозвольте мне, как участнику всех тайных Собориков, – раздался тихий ровный голос протоиерея Первушина, – призвать собрание к выполнению своей истинной цели. Нам необходимо предать анафеме ересь экуменизма. Поэтому как в экуменизме содержится предательство Христа и отступление от православной веры.
Живого «реликта», как ласково называли Первушина многие катакомбники, слушали, затаив дыхание. Даже Могиленко-Лазарь и тот престал шумно дышать, весь как-то скрючился, сидя в углу и никем не замечаемый.
– Мы должны выразить свой категорический протест желанию экуменистов уравнять в правах Русскую Православную Церковь с какими-нибудь сектантскими течениями, ведущими к деградации личности…
– Истина! Нельзя позволять Западу превращать православных в звериное стадо бездушных потребителей! – зычно подхватил епископ Меркурий.
– Вспомните слова апостола Павла, – продолжал Первушин, – который говорил: «Разве разделился Христос?» и отвергал всех тех, кто рвался к церковной благодати под чужими знаменами.
Епископ Владимир откашлялся и предложил принять анафематствование ереси экуменизма.
Приняли единогласно. Затем, в качестве завершающего процесса Соборика были преданы анафеме «сергиане» как безбожники, а также лично советский «Патриарх», вступивший в сговор с коммунистами.
Когда Владимир и Ферапонт обходили сидящих, собирая подписи под заявлениями, из лесу послышался крик совы. Ферапонт, словно зачарованный, остановился и, передав бумаги Владимиру, вышел из пещеры.
Ночь уже отползла на запад, приоткрыв на востоке нежно-розовую полоску занимающейся зари.
«Странно, – подумал иеромонах, – совы-то уже кричать не должны, почти светло уже».
Внезапно где-то справа послышался хруст ветки. Ферапонт одним мигом очутился снова в пещере, схватил за руку Владимира и прошептал:
– Нас предали. Облава. Уводи преподобных по подземелью. Лазаря я беру на себя.
Дальнейшее Владимир помнил с трудом. Вроде бы Ферапонт набросился, что есть силы на Могиленко. Тот тихонько взвизгнул, но рухнул, как подкошенный, на лапник под ударом тяжелого кулачищи иеромонаха.
