Гога ещё пару дней поколдовал над прибором, заставив его пищать посмелее и погромче, и первой находкой друзей стала водочная пробка с хорошо сохранившейся по ободку тиснёной надписью «Тульский ЛВЗ»
– Батина, – с нежностью сказал Гога и тепло посмотрел на друга. – Он тут, под яблоней… Любил посидеть.
Магога взирал на первую добычу с таким воодушевлением, будто это была не банальная «бескозырка», каких предстояло им откопать ещё сотни, а, по меньшей мере, серебряный полтинник первых лет СССР.
Запрятав фольгу бережно в нагрудный карман, Гога произнёс отвлечённо, мол, талисманом будет, и воодушевлённо, однако не торопясь, двинулся далее по двору. Магога с лопатой верным оруженосцем – следом.
Напрасно баба Маша ждала их в тот день, разливая по баклашкам свой дрянного качества, зато весьма ходовой товар. Откопав во дворе ещё с десяток пробок, как с козырьками, так и без оных, и к ним горсть разного калибра гвоздей и шпингалетов, новоявленные кладоискатели отправились в сельмаг, где к акцизной водке прикупили ещё и пива. Уж больно день необычный выдался. В такой день, решили друзья, бабымашиной грех закидываться.
Когда спустя неделю друзья откопали в заброшенном дворе, на окраине, первую монетку, у обоих дрожали руки. Послюнявив почти до черноты потемневшую находку, едва разглядели: ½ копъйки 1907. Притаилась она долгожданная среди груды камней, из которых сложен был фундамент давно разрушенного дома. Поэтому не рыли даже, а на каждый сигнал с остервенением разбирали известняковые бульники, отбрасывая в сторону гнилые деревяшки и стекольные осколки, сбивая в кровь пальцы и ломая ногти.
– Вот она – черняшечка! – возопил Магога чуть не на всю деревню. Сколько могла стоить эта первая их относительно интересная находка, определить они тогда не имели возможности. Не было у них ни компьютеров, ни справочников. Зато был такой лютый энтузиазм, что загрустили и баба Маша, лишившаяся стабильной выручки от продажи этим двоим своей тошниловки, и фермер, у которого остался дожидаться первых заморозков изрядный клин картошки, битой полосатым американским броненосным жуком. Некогда было друзьям ни пить, ни с картошкой возиться. Они рыли землю.
Они рыли землю. Рыть-то у них хорошо получалось, чай деревенские, к физическому труду привычные. С находками получалось хуже. Без особого успеха получалось. Опустевших дворов в Киселёве было предостаточно и почти в каждом земля на разной глубине хранила столько водочных и винных пробок, что Магога временами взрывался приступами отчаянной матерщины, из которой можно было вычленить примерно следующее: – Вона скока предки спиртного трескали! И када тока работали!?
На что Гога, поднося к близоруким глазам очередную «бескозырку», сдержано отвечал: – Небось не больше нашего…
Гога вообще с началом кладоискательской деятельности стал на удивление сдержан. В дождливые дни копать было не с руки, и он бродил в сапогах и дождевике по деревне, оглядывая каждый переулок, каждую кочку и канаву так внимательно, будто и не прожил тут все свои бессознательные и сознательные тридцать с небольшим лет. Вечерами совершенствовал аппарат. Время с пришедшим на смену каждодневной тоскливой выпивке увлечением полетело настолько быстро, что однажды утром, ткнув на первый же сигнал лопату в окаменевшую за ночь от первого заморозка землю, друзья удивились и огорчились одновременно. Полюбившееся занятие надо было откладывать до весны.
