Тревога все возрастала.
К его креслу подошла блондинка.
– Анатолий Юрьевич, можно я с вами посижу до приземления?
– Боитесь летать?
– Вот уж нет, столько перелетала, никогда со мной такого не было…
Так, а вот это уже что-то новое… – подумал Бол.
Он вспомнил, как с старшим сыном выбирался из Чечни.
Тогда у него была такая же пустота и неприятный холодок в груди, обязательно усиливающейся перед очередной опасностью, будь то посты федералов, или дагестанцы и чечены.
И те, и другие для них были одинаковы опасны.
Федералов приходилось опасаться ввиду того, что он был без
документов, а чехов и дагестанцев, боялся попасть к ним в плен, и в итоге в рабство.
Но в той ситуации было одно, но, тревогу чувствовал только один он, а сын вел себя обычно, для такой ситуации.
Да больной, да уставший, но не тревожился совершенно.
Как будто свято уверовав в то, что если отец сказал выберемся и все будет нормально, значит так оно и будет.
И лишь только когда их задержали в Бабаюрте, сын стал белее мела, но даже и тогда Бол видел, что это лишь текущий испуг той ситуации, в которую они попали.
И после, когда они выбрались из Бабаюрта спустя несколько часов, сын снова выглядел, уставшим, безразличным, но совершенно спокойным.
Самого же Бола тревога не оставляла ни на минуту.
И именно эта тревога, а также, обостренное чувство опасности спасло его, в тот момент, когда он чуть не напоролся на пулеметы блокпоста за Сухокумском, на границе Дагестана и Ставрополья.
Тогда тревога не отпускала его до самой Тулы, хотя они давно уже
находились вне досягаемости.
– И что же вас беспокоит Елена Михайловна?
– Знаете, не могу понять сама, какое-то чувство неустроенности, не уютно как-то себя чувствую…
– Может на вас так повлиял Спиридонов, или же мой отказ вам?
– Да нет, причем здесь Спиридонов…
– Ваш отказ меня конечно разочаровал, но я далеко уже не девочка, и как-нибудь с такими проблемами справлюсь сама…
– Тут что-то другое, какой-то дискомфорт…
– Да, да я понимаю…
– А, у вас что такое же чувство…
– Нисколько, с чего вы решили…
– Вид знаете ли у вас какой-то тревожный…
– Ну вот это уже глупости…
– Я конечно не люблю летать, но и не боюсь…
– Так что все с нами будет хорошо, и выбросьте из головы все дурные мысли и страхи.
Посидев для приличия с блондинкой еще минут десять, ведя пустой ничего не значащий разговор, Бол попросил пропустить его, сказав, что хочет покурить.
– А, можно я вместе с вами… – спросила блондинка.
– То есть как это вместе со мной?
– Елена Михайловна, я же не в коридоре собираюсь курить…
– Я знаю, что курят в туалете…
– И как вы это представляете, мы вдвоем в закрытом туалете, вот бы Спиридонов обрадовался такому сюжету…
– Ну-у…
– Давайте без ну Елена Михайловна, если вы хотите курить, сначала идите вы, а потом я…
– Да нет, мне что-то расхотелось…
Бол усмехнулся.
Вот сучка, не мытьем так катаньем…
Он поднялся, обошел не сдвинувшуюся с места блондинку, протискиваясь между ее ног и спинкой переднего кресла, направился в туалет.
Покурил, сполоснул холодной водой лицо, и уже взялся за ручку двери, как самолет сильно встряхнуло, и резко накренило в правую сторону.
Бола бросило обратно на унитаз.
Он сел на крышку и не пытаясь подняться, замер в ожидании новых неожиданных толчков.
Прошла минута или две, все было спокойно.
Он медленно встал, открыл дверь, вышел в коридор.
В салоне стоял гул голосов, среди которых прорывался визгливый голос Спиридонова.
