– Шерсть, – пролепетал Анкран, поднимая еще клок. – Здесь проходили овцы.
Ральф вырвал комок у него из пальцев.
– Куда их гнали?
– На юг, – заявил Ярви.
– Откуда ты знаешь?
– Мох растет с подветренной, западной стороны деревьев.
– Овцы означают тепло, – сказал Ральф.
– Овцы означают еду, – сказал Джойд.
Ярви ничего не сказал. Овцы означают людей, а люди могут быть настроены по-разному. Но чтобы оценить выбор, нужно, чтобы было из чего выбирать.
– Я останусь с ней, – объявил Анкран. – Если получится, приведите подмогу.
– Нет, – отозвался Джойд. – Мы идем вместе. Теперь мы все – одновесельники.
– Ее кто понесет?
Джойд пожал плечами:
– Раз надо таскать мешки – не хнычь, а начинай перетаскивать. – И он просунул руки под Сумаэль и, поднимая ее, скорчил гримасу. Лишь самую малость запнулся, а потом приткнул подергивающееся лицо девушки к своему плечу и без лишних слов, с высоко поднятой головой, тронулся в путь на юг. Сейчас она – невелика тяжесть, но голодному, промерзшему и усталому – такому как Ярви – это казалось невероятным подвигом.
– Я пожил на свете. – Ральф оторопело пялился на спину Джойда. – Но такой замечательной картины отродясь не видал.
– Я тоже. – Ярви встал на ноги и споро посеменил следом. Как теперь у него хватит совести жаловаться, колебаться и медлить, когда прямо перед ним такой пример силы и стойкости?
Как на это хватит совести у любого из них?
Они сбились в кучу в промозглом подлеске и глядели на хутор.
Одна постройка была каменной и до того древней, что просела глубоко в землю. Над занесенной сугробами крышей вился тонкий гребешок дыма. У Ярви наполнился слюной рот и поползли мурашки, когда воспоминания о тепле и ужине проступили из тумана. Другая постройка, хлев, откуда нечасто и приглушенно блеяли овцы, была, кажется, перевернутым корабельным остовом, хотя как его затащили так далеко в глубь суши, нельзя было и представить. Остальные, сараи из нетесаных бревен, почти целиком скрылись под навалами сугробов, а промежутки меж ними перекрывала изгородь с заостренными кольями.
У самого входа, возле лунки во льду сидел закутанный в мех маленький мальчик, подперев парой палок свою удочку. Время от времени он шумно сморкался.
– Мне не по себе, – шепнул Джойд. – Сколько их там? Мы ничего не знаем о них.
– Зато знаем одно: они люди, а людям верить нельзя, – добавил Ничто.
– Мы знаем, что у них есть одежда, еда и пристанище. – Ярви посмотрел на Сумаэль, сгорбившуюся под всем тряпьем, каким они могли поделиться – довольно немногим. У нее стучали зубы – так сильно ее трясло, губы иссиня-серые, как сланец, веки то поникнут, сомкнутся, то распахнутся и снова поникнут. – У них есть то, без чего нам не выжить.
– Значит, все просто. – Ничто размотал ткань с рукояти меча. – Последнее слово за сталью.
Ярви выкатил на него глаза.
– Ты убьешь этого мальчишку?
Ральф неуютно поерзал плечами. Ничто своими только пожал.
– Если встает вопрос – его смерть или наша, тогда да, я убью и его, и любого, кто там попадется. И пополню ими ряды своих сожалений. – Он приподнялся, но Ярви ухватил мечника за драную рубаху и притянул обратно. И обнаружил, что смотрит в его суровые, бесстрастные, серые глаза. В упор те ничуть не казались менее сумасшедшими. Совсем наоборот.
– То же относится и к тебе, поваренок, – прошептал Ничто.
Ярви сглотнул, но не отвел взгляд и руку не разжал. На «Южном Ветре» Сумаэль рисковала ради него жизнью. Время расплачиваться. Вдобавок он уже устал быть трусом.
