Войско встретило пополнение равнодушно, даже сотня молоденьких кутигурок не вызывала особого интереса – самим как бы не свалиться от усталости.
На шестой день гонец привез записку от Корнея: «Магометан две тысячи, захваченных ими переселенцев тысяч десять – двенадцать. Двигаются назад в Кят медленно и стадом». Гонец на словах добавил, что несколько раз магометане пытались напасть на корнеевскую сотню, но сто дальнобойных луков останавливали их атаки – терять лошадей от назойливых разбойников у арабов никакого желания не было.
– А сами они в доспехах? – поинтересовался Дарник.
– У воевод стеганые доспехи точно есть, простые же воины только со щитами и в шлемах и то через одного. Луки у них так себе, бьют шагов на сто, не больше.
Такое облачение и вооружение вполне уравнивало оба войска в силах и даже давало преимущество дарникцам, не обремененным захваченной добычей.
– Ограду на ночь какую-либо ставят?
– Нет, только дозорных-костровых.
– Где ж они в пустыне столько дров набрались?
– Так совсем маленькие костры горят, на кизяке.
От этих известий князя охватил сладкий подзабытый озноб: ох, давно он ни с кем не сражался в чистом поле!
Еще две ночи двигались ускоренным ходом и наконец вышли к сторожевым караулам корнеевцев. Воевода-помощник недовольно бурчал:
– Чего так медленно? Мы уже почти у границ Хорезма. Так они и за подмогой послать могут.
Он, как всегда, нисколько не сомневался в предстоящей победе. Другого мнения придерживался Радим, назначенный в походе главным хорунжим:
– Если у них две тысячи конников на хороших лошадях, им и подмоги не надо.
– Конников, может, и две тысячи, но коней только тысяча, – ответил ему на это Корней. – Я видел, как они по двое на лошадях ездят. Для охраны кятцев им много конницы не нужно.
На рассвете, оставив войско отдыхать, князь с воеводами направились вперед.
Арабы, уже привыкнув к преследованию корнеевцев, совсем не обращали внимания на новых зрителей. Бесконечная, уходящая за горизонт колонна из плененных кятцев, их двуколок, запряженных ишаками и верблюдами, пеших и конных арабов в матерчатых тюрбанах с бармицами медленно двигалась на юго-восток.
– Если ударить прямо сейчас, то охрана разбежится и весь обоз с пленными точно будет наш, – горячо подзуживал князя Корней.
– Тогда мы сами станем неповоротливыми и неподвижными, – возражал ему Радим. – И уже они вокруг нас будут кружиться. А кони у них получше наших.
– Так нам это только и надо. Укроемся за повозками, и пусть себе кружатся.
Дарник не спешил с ответом, понимая правоту Радима: сам когда-то оставил противнику свой тяжелый обоз, чтобы потом наголову его разбить.
Вернулись в стан, так ни с чем и не определившись. Дав войску поспать до полудня, князь повел его за кятцами. Их они нагнали ближе к вечеру, когда хорезмийцы устраивались уже на ночлег. Свой стан Дарник приказал ставить в полуверсте от противника.
– Так они нас увидят и как следует сосчитают, – встревожился Радим. – Потеряв неожиданность, мы потеряем половину своей силы, если не больше.
Другие собравшиеся вокруг Дарника воеводы были такого же мнения.
– Думаете, их воины, уже выполнив свою задачу, захотят драться с равным ему по силам противником? Самое время готовить угощение для арабского мирарха, или как там его еще называют. – Было не совсем понятно, шутит князь или говорит серьезно.
Разумеется, появление так близко большого войска не осталось незамеченным. Как только дарникские повозки стали выстраиваться в квадратный ромейский фоссат
