– Он что, мертвый? – спрашивали в темноте по-ромейски дарникские соседи.
– Да нет, просто без сознания.
– А ты проверь.
– Сам проверь.
– Ну наш словенин и дал жару хазарам.
– Ага, тебе хорошо, ты далеко лежал, а мне пару ребер точно сломали…
Рыбья Кровь молча лежал на прежнем месте. К нему напрямую никто не обращался, так чего и говорить. Тем более что было ясно кто и почему хотел его проучить. Под утро он ненадолго забылся в сне-полудреме, из которого его вывел грубый удар по ноге.
– Давай быстро наверх! – В землянке стояли два стратиота с обнаженными мечами.
Обитатели землянки сидели на своих лежанках и настороженно смотрели на труп хазарина, воинов и Дарника.
– Давайте выносите, – приказал им второй стратиот.
Князь вместе с охранниками выбрался наружу. Вокруг землянки столпилось не меньше тридцати воинов и гребцов. Тут же находились и иларх с навклиром. Из землянки вынесли тело мертвого хазарина и положили на землю. Характерная чернота на шее не оставляла сомнений, какой именно смертью он умер. Тут же на чурбачке сидел хазарин, сломанную ногу которого уже взяли в лубки.
– Твоих рук дело? – спросил у Дарника через толмача иларх, кивая головой и на убитого, и на раненого.
– На меня напали – я защищался, – просто ответил князь.
– Повесить! – коротко приказал иларх и развернулся, чтобы уходить.
– А вот нарушать «Стратегикон Маврикия» не надо! – на хорошем ромейском в спину ему громко и внятно произнес Рыбья Кровь.
По рядам ромеев прошло легкое движение. Иларх изумленно развернулся к пленнику:
– Что ты сказал?
– «Стратегикон Маврикия» предписывает выносить наказание не сразу, а на следующий день.
– Так сегодня и есть следующий день. Убийство ты совершил ночью, а сейчас уже утро, – усмехнулся главный ромей.
– Не выкручивайся, ты понимаешь, о чем я говорю.
Неожиданная грубость и бесцеремонность Дарника возымели свое действие – иларх призадумался.
– В яму его! – приказал он воинам.
В яме глубиной в полторы сажени Дарник просидел до вечера, а потом его вернули в прежнюю землянку. За весь день ему бросили две лепешки, а водой послужил идущий полдня мокрый снег.
Снова войдя в ромейскую землянку, Рыбья Кровь сразу ощутил, как в ней что-то неуловимо изменилось. Вскоре он понял, что это изменение касалось окружающих его людей – от них уже исходило не враждебное чувство, а нечто вроде настороженного любопытства.
– На, подкрепись! – протянул ему в темноте горсть чего-то сосед по лежанке.
Дарник попробовал – это был изюм.
– Давно нашего Карикоса никто так не осаживал, – произнес сосед.
Карикос это, наверно, иларх, догадался князь.
– Откуда язык наш знаешь?
– С детства учил, вот и знаю, – неосторожно сорвалось у Дарника.
– Ты что же, знатных кровей?
– Да нет, просто учиться любил.
– А у нас, в Романии, был? – раздалось из другого угла землянки.
– Был в Дикее и на Крите.
– И что ты там делал?
– Воевал.
– Что, и в Дикее воевал? – удивился сосед.
– Два месяца с князем Дарником захваченную Дикейскую крепость в своих руках держали, пока с нами договор не подписали и не послали Крит от арабов освобождать.
– Освободили? – спросил тонкий голос кого-то третьего.
– Мы, наемники, всегда делаем половину работы, чтобы в следующий раз еще позвали.
В землянке дружно рассмеялись.
– Что ж ты такой бывалый наемник, а ни шрамов у тебя, ни отметин? – поинтересовался тонкоголосый.
– А я всегда сзади находился, князю сапоги подавал.
