– Пора! – сказал Мечтатель, не сильно хлопнув ладонью по столешнице. Взяв со стола пустой стакан, он поднял его в руке и зачем-то сквозь него стал по очереди разглядывать Рисовальщика с Эмигрантом, его большой чёрный глаз, причудливо разбитый гранёным стеклом на несколько одинаковых фрагментов, был страшен.
– Меч! Ты, кажется, про реку что-то говорил! – Рисовальщик забросил рисовать, сев рядом с мольберотом на стул, он, морщась, заглядывал в стакан с недопитым самогоном, словно собирался духом.
– Недописанная ода суесловию? – поставив стакан на стол, Меч странно улыбался, не сводя с него глаз, таким его друзья ещё никогда не видели.
– Хочешь, Эм, я расскакжу тебе одну историю?
– Ты, ведь, знаешь, Меч, я не люблю предсказателей!
– А на МП иначе и нельзя! Либо Рис завалит тебя рисунками, либо… – прищурившись, Меч с еле заметной улыбкой посмотрел на Эма, а потом, перейдя на бархатный речетатив, стал декламировать ему чьё-то произведение: – «Зимний холод убивает во мне тепло, а тепло – это жизнь. На тепло похожа моя жизнь, она закопана глубоко в промёрзшем теле. И вот, подбираясь ближе к сердцу, пустая белёвская зима убивает его». Скучно, неинтересно и бессодержательно! – ты позволишь? – сняв с себя маску чтеца, он опять достал сигару из коробки, щипчиками откусил ей кончик, прикурил и молча уставился в новую картину, только что начатую Рисом. – Ты чувствуешь, как ты меняешься? Эм посмотрел на Риса, решив, что вопрос был адресован ему, но, резко повернувшись в кресле, Меч с серьёзным видом воззрился на него. Честно говоря, Эму надоело, что здесь его постоянно чем-то достают, то намёками, то какими-то странными вопросами. Но Меч не зря сказал, что на ПМ иначе нельзя, если хочешь, что б тобой занимались костоломы из Кащенко, иди туда. Но Меч нисколько не обиделся, заняв прежнее положение в кресле, он одно время пристально разглядывал малиновый кончик сигары, из которого струился медленный сизый дымок, а потом продолжил:
– Я знаю, многие боятся этого процесса. Потому что когда он завершится окончательно, то никто и не заметит в тебе этих перемен! Легко ли быть человеком… А логозавром?
Решив с ним не спорить на этот раз, Эм придвинулся с табуретом поближе к прогоревшей топке, ему показалось, что тень, отбрасываемая последними языками пламени была похожа на дервиша. Подбросив ещё поленьев на раскалённую чугунную решётку, он стал смотреть, как тот извивается между ними, словно красная фольга между валками, теперь этот огонь стал похож на Кальцифера из японского мультфильма! Скакнув с поленьев, он поселился в его чёрных зрачках в виде маленьких красных огоньков, это были чёртики, размахивавшие своими маленькими острыми рогатинками. Три превращения за раз тоже были не случайными, всё говорило за то, что пора закругляться. Какое-то время все сидели молча, и только мысли тихо кружили по хижине, не желая, однако, чтобы их хозяева опять возвращались к старому, в этом доме не принято было утешать друг друга, так распорядилась за каждого его судьба, но, позволив себе плыть вместе с ними, Эм вдруг проникся образом безразличной к его горю реки. На миг Меч и Рис выпали из его поля зрения, исчезла и волшебная русская печь, сама превращающаяся в камин, исчезло всё, что окружало его здесь в его коллективном одиночестве. Он один сидел на пустынном берегу и рядом даже не было завалящегося бревна, за которое можно было бы зацепиться, как за соломинку, случись так, что она смоет его вместе с его сомнениями. Беря в руки акустическую гитару, Музыкант часто наигрывал им красивую балладу из «Битлз» про очаровательного «Дурака на холме»… «День, за днём, один на холме, чудак за улыбкой глупой прячет кротость и гнев»… Эм даже повеселел немного от неожиданно пришедшего ему на ум сравнения, но Меч опять обломал его, громко воскликнув:
