– Что случилось? – я встревожено ухватил его за локоть. – Сейчас сбегаю за бражкой, ты пока присядь здесь.
Алкоголь, говорят, способствует прояснению мозгов. Конечно, в некоторых умеренных количествах. Я уже вовсю собирался мчаться в наш лагерь, но Охвен придержал меня за плечо и произнес:
– Нам бы надо поторопиться. Я знаю, чья это вещь. Может быть, удастся еще что-нибудь предпринять.
Я поднял изящную рыбку и спросил:
– С чего ты решил, что знаешь, кто хозяин этой штуковины?
Охвен посмотрел на меня таким взглядом, что и мне самому сделалось тоскливо.
– Потому что эту рыбку, этого окушка, я сделал сам…
***
Шли мы совсем недолго. Наверно, потому что нигде более не задерживались, да и шагу прибавили изрядно. Оба молчали, хотя вопросов у меня была целая куча, но я прекрасно ощущал все беспокойство Охвена. А понять что-либо самостоятельно я попросту не имел никакой возможности, фантазии не хватало. Вот и шел я за Охвеном, уже более не отвлекаясь на всякие уличительные улики, да их, вероятно, и не было.
Так незаметно мы и добрались до ничем не привлекательной полянки. Полянка была совсем маленькой, ближе к противоположному краю, подобно кургану высились несколько разномастных валунов. Земля вокруг была вся истоптана, будто на танцевальной площадке или борцовском круге. Ну, а около камней, точнее, прислонившись к ним спиной, сидел человек. Мы замерли. Но и тот, кто сидел напротив нас, не шевелился. Да и вряд ли он когда-нибудь сможет сделать хоть какое-то движение, его сердце замерло и не билось. Теперь перед нами сидел не человек, а то, что от него осталось, мертвец. В этом можно было не сомневаться, потому что все его тело представляло собой сплошную рану, уже и не кровоточащую.
Таких людей я не встречал никогда: коротко остриженные черные волосы, ни намека на бороду и усы, хотя он уже и не был юным, тонкий и прямой нос, широченные плечи. В каждой руке он сжимал по неширокому и несколько искривленному мечу, уперев каждый из них в землю перед собой. Поэтому тело и не падало. И самое странное – воин улыбался…Улыбка получилась усталой и какой-то печальной, но как еще мог улыбаться мертвый – я себе представить не мог.
Пока я, застыв, как столб, созерцал эту ужасную картину, Охвен успел обойти всю поляну и теперь тряс меня за плечо. Сначала я увидел, что его губы шевелятся, а потом до меня стал доходить смысл его слов.
–…потому что другого объяснения найти не могу. Теперь же надо упокоить этого отважного воина. Я не помню их обычаев, да и никогда не старался в них вникать. Собирай, друг мой, побольше сосновых дров, сделаем погребальный костер, потом поговорим. На его земле положено павших хоронить до заката солнца – это я помню точно.
– Может, наших кого позвать надо? Я мигом сбегаю, – сказал я первое, что пришло на ум.
– Этот человек шел ко мне, не стоит поднимать волну беспокойства дома. Ничего исправить уже нельзя. Я не хочу объяснять, кому бы то ни было, почему и как все произошло. Нашей вины нет ни в чем. Судьбе было угодно, чтоб посланник Вержины не попал этим утром к нам, а в тумане прошел мимо, не подозревая, что за ним крадется сама Смерть…
Мы помолчали недолго, пока Охвен доставал свой топор, а потом отправились за смолистыми сосновыми дровами. Охвен рубил молодые деревья, я их носил к каменному холмику на поляне. Скоро там выросла целая груда аккуратно уложенных поленьев, высотой чуть ли не с меня. Наконец, Охвен сказал: «Хватит».
